– Конечно, есть, мисс Леруа, начиная от обычной депрессии и заканчивая заниженной самооценкой. Вот, поглядите, – она протянула девушке скрепленную кипу листов, – это результат последнего анкетирования.

– Разве оно не было анонимным, профессор? – нахмурилась мадемуазель Леруа, прочитав аккуратное: "Ирэн Бёртон" в верхнем углу анкеты.

– Мисс Бёртон всегда подписывает свои анкеты, – сообщила женщина с добродушной улыбкой. – На моё замечание она как-то сказала, что анонимность нужна тем, кому есть, чего бояться… или стыдиться. Я никогда не даю её анкет директору, – со смешком поделилась она. – Собираю их в эту папку, – профессор кивнула на скоросшиватель на краю стола. – У Ирэн довольно занимательные ответы. И искренние, как ни странно.

– Это при том, что половина наших студентов заполняет опросники печатными буквами, чтобы мы не узнали по почерку, чьи ответы читаем, – улыбнулась мадемуазель Леруа, прочитав под вопросом: "Что Вы думаете о руководстве Лейквуда?" откровенное: "О нем предпочитаю не думать".

– Обратите внимание на двадцать третий вопрос, – кивнула на анкету профессор Иден. – Уверена, ещё две недели назад мисс Бёртон дала бы другой ответ. Для девочки её возраста он слишком… осознанный, – помедлив мгновение, нашлась она.

– Вы правы, – медленно произнесла девушка, глядя на неровные слова.

После вопроса: "Что Вы понимаете под выражением: "Ценить самого себя"?" было написано: "Это значит ценить своё время".

– Вот почему я не удивлена, мисс Леруа, – поделилась профессор. – Я даже ждала подобного от мисс Бёртон.

– Несмотря на то… что произошло неделю назад? – осторожно поинтересовалась мадемуазель Леруа.

– Несмотря на то, что произошло неделю назад, – кивнула женщина, собирая анкеты в стопку. – Жаль только, что мисс Бёртон выпускница, следующий год для неё будет очень тяжёлым. Если только в её жизни не появится какой-нибудь отвлекающий элемент, – усмехнулась она, поднимаясь со стула, и зашагала к кабинету, в котором располагался аналитический отдел.

Пустой кабинет музыки, мягко освещенный редкими лучами закатного солнца, наполняла нежная мелодия, извлекаемая из души белоснежных клавиш умелой игрой гибких изящных пальцев пианистки.

– Знаешь, Ирэн, я раньше терпеть не мог "Дунайские волны"[2], – заметил высокий нескладный юноша в темно-синем спортивном костюме, проходя в кабинет и устраиваясь на столешнице первой парты. – Пока не услышал, как ты её играешь.

– Эта адаптация всем нравится, Зак, – ответила Ирэн, прекращая игру, и развернулась на стуле. – Версию для оркестра я тоже не люблю… Давно пришёл?

– Пару минут назад, – Зак вытащил изо рта чупа-чупс. – Я тут мимо учительской проходил…

– О, – коротко усмехнулась девушка.

– Ты миссис Стоуни чуть до инфаркта не довела, – хмыкнул Зак.

Ирэн взлохматила челку:

– Лучше б довела.

– Злюка… Гвен тебя ищет, между прочим.

– А вы, я вижу, снова разговариваете друг с другом?

– Не понимаю, о чём ты, – ехидно ответил на шпильку юноша. – Мы не ссорились…

– Ага, рассказывай, – Ирэн повернулась к роялю и опустила клап.

– Гвен была очень расстроена, – посерьёзнел Зак.

Плечи девушки поникли.

– Представляю, как ей это преподнесли, – пробормотала она.

– Ты правда выпрыгнула из окна? – осторожно поинтересовался юноша.

Ирэн долго молчала, прежде чем сказать тихо:

– Там было невысоко.

– Но зачем?

Девушка шумно вздохнула, воздев глаза к потолку; Зак не мог видеть стоявшие в них слёзы. Она и сама не знала, почему, помнила только ослепительную вспышку гнева и бессильную ярость, копившуюся в душе уже неделю.

– Я думаю, – внушительно начал Зак, сглотнув сладкий сироп леденца, – тебе нужен психиатр.