Ва-а-аш.

Неужели?

Литература, в расписании так написано. А может, отменим и вы отпустите нас домой?

Пошли смотреть расписание.

А давайте мы вам шоколадку, а вы нас домой?

А давайте просто тихо посидим в телефонах, честно-честно, мы не будем шуметь.

А давайте сожжем расписание и пойдем на стадик.

Александра Сергеевна, а я прочитал вашего «Тараса Бульбу», но ниче не понял. А давайте вы ничего не зададите на дом?

А почему вы все время в брюках? А сколько вам лет?

Саня поднимается на второй этаж, лестница бетонная, перила скользкие. На перемене здесь тесно. Поток поднимающихся и спускающихся сталкивается, происходит авария.

Так уронили Нинель Иосифовну. Она прокатилась по ступенькам до первого этажа. Там села и заплакала. Всех отогнала от себя, всех. Никто не смел к ней подойти со своим сочувствием. На следующий день завуч ушла на долгий больничный, а хотела уволиться, это Зинаида Денисовна рассказывала, директриса ответила: сходите поболейте и возвращайтесь. Бывают падения, но бывают и взлеты.

Как мудро, иронизировали в учительской. Давайте сегодня все упадем.

Саня тоже увольнялась почти каждый день. Мысленно писала заявление, хлопала им по столу Веры Павловны. Не уходите, прошу вас, мы уменьшим вам нагрузку, дадим кабинет. А седьмой «Г»? А седьмой «Г» я возьму сама. А зарплата? А зарплату поднимем. А «Вирус сквернословия»? Да вы что, больше никаких мероприятий. С вас – только уроки, никакого воспитания. Вы же за этим сюда пришли? Говорить о литературе. Всем нужна ваша литература, эти великие русские тексты.

Русское солнце освещает русскую школу, батареи греют нещадно, и если смотреть только на небо – голубое и далекое, – то можно подумать, что лето.

На втором этаже мальчики из седьмого «Г» стоят полукругом, по очереди что-то пинают. Слышатся крики: принесешь, завтра, неси, чтоб принес. Потом: цыган, черножопый, сатана, педик. Громче всех орет Горленко. Ну понятно, отмечает Саня, хотя ничего ей не понятно.

В центре стоит Анжей. Он не сопротивляется. Каждый к нему подходит и бьет под зад ногой. Анжей подпрыгивает и старается улыбаться. Он жалок. Черные волосы растрепаны, черные ресницы блестят от слез.

Увидев Саню, мальчики отступают, расходятся. Саня подходит к Анжею. Дотрагивается до его руки, он резко ее отталкивает.

Анжей, то, что сейчас происходило…

Это игра, Александра Сергеевна, игра такая.

Ко лбу Анжея прилеплен стикер. Саня осторожно снимает стикер, кладет в карман. Анжей на нее не смотрит. Заправляет рубашку и быстро ныряет рукой под батарею, там рюкзак. Поднимается, бежит на третий этаж.

Что ты должен им принести? За что они тебя? – кричит Саня.

Анжей бежит по лестнице, и сверху на него сыплется мел, сыплется смех, ложится на черную голову, на перила, ступеньки. На Санины черные «мартинсы». Смех убегает. Анжей отряхивает голову и тоже убегает. Саня остается одна.

Она не может идти на урок. Буллинг, это называется буллинг; что делают взрослые, если ребенка травят?

Саня читала на «Меле»: дети матерятся, а учителя делают вид, что не слышат. Ребенка бьют, а учителя делают вид, что не видят.

Саня тоже хочет сделать вид, что ничего не было. Не хочет быть взрослой. Она никогда не повзрослеет. Господи, как ты выглядишь, все время говорит сестра, волосы взлохмачены, рукава закатаны, на брюках пятна мела.

Она чувствует свою нелепость, свою инфантильность.

После уроков она пойдет домой лежать и варить макароны мысленно. А еще хлопать по столу директрисы увольнением.

Саня стоит в коридоре. На стене висит триптих. Это пейзаж. Под пейзажем надпись: «Любимое наше Дудиново, край наш родной». На первой картине – березовая роща, которую посадили комсомольцы сорок лет назад. На второй – зимний пруд, по нему дети срезают путь в школу. На третьей – церковь.