В Многоярославце есть квартал Паклино. Он находится в стороне. Там тихо, уютно, красные крыши и стриженые кустарники. Мы арендуем квартиру в девятиэтажном доме: новая кухня, теплые полы.

Перед домом идет стройка. За стройкой – старый стадион. Саня выходит на балкон и смотрит вдаль. В Москве вдаль смотреть затруднительно. Даль перечеркнута многоэтажками, кварталами ПИКа. В Москве окна Саниной квартиры смотрят на дымящиеся трубы, на трассу, на станцию МЦД. Сане кажется, что она скучает по городу, в котором столько возможностей, в котором больше нет ни одной возможности.

Саня теперь не ходит в Театр. doc, на кинофестивали, на встречи с интересными персонами то в Центр Вознесенского, то в Библиотеку Некрасова. Она живет в захолустье, отделенная далью, снегом и своей собственной волей.

Саня выходит на остановке у площади Ленина. Идет мимо церкви с синими куполами. Снег нежится и блестит на солнце. Как в детстве, думает Саня. Ей нравилось жить в своем детстве, нравилось ходить в школу.

В одном из учительских пабликов кто-то написал, что читает интересную книгу, в ней такое: учителями становятся люди, которым самим нравилось ходить в школу. Правда ли это, спрашивает он и вывешивает опрос. Семьдесят два процента отвечают, что правда. Комментарии отвечают разное:

Пришла в школу как раз наоборот, потому что школа мне в кошмарах снилась долго, я надеялась что-то изменить.

С точки зрения образования было так себе. Но в школе было прикольно тусить.

Пошла, потому что ненавидела ходить в школу и хотела сделать опыт моих учеников лучше моего.

А мне было как-то ровно. Ничего особо интересного в школе не было, ходила, потому что надо было. Ни одного учителя не могу вспомнить, который вдохновлял бы.

Я любила ходить в школу, написала Саня, и да, она мне в кошмарах снилась.

Саня идет мимо «Сбербанка», мимо музея «Назад в СССР», в который она никогда не зайдет, среди экспонатов которого находится каждый день наяву. Во дворе музея стоят машины: запорожец и копейка. Еще клетка с павлином. Бюст Ленина. Кумачовый плакат.

Дальше дворы. Во дворах много детей. Они гуляют одни, предоставлены сами себе, дикие и свободные. Носятся толпами, строят шалаши, устраивают засады. Саня впервые видит такое. Здесь целые банды.

Чем сельские дети отличаются от городских? – спрашивает Саня пятиклашек, когда они читают Некрасова про крестьянских детей. Городские – домашние, теплые. У них есть айфоны, но нет азарта. Они лишены того, что чувствует Дуглас в «Вине из одуванчиков». Лишены восторга, витальности. Что еще? Городские не ходят в лес. Не встречают рассветы. Городские более осведомленные, более осторожные. Осведомленные в чем? В том, что по улицам ходят маньяки. А в селе их нет? А в селе все маньяки. Ха-ха. Все ходят словно слепые, ничего не видят вокруг, ничему не удивляются.

Саня сокращает путь через рынок. На рынке можно купить все. Саня берет овощи у невысокого мужчины. В валенках и платке он похож на пухлого ребенка. Он считает: сто падисат, сто восэмдисат, двэсти – и берет за все тысячу. Каждый овощ кладет в пакет, а пакеты снова в пакет. Саня дает, сколько скажут. Не считает, не торгуется и не смотрит.

Рынок работает каждый день, в сильную метель, в лютый мороз, в любой апокалипсис.

Саню провожают взглядом женщины в телогрейках, в длинных блестящих юбках. Цыганки. Саня любит Олешу: лужа лежала под деревом, как цыганка. Саня представляет, как летом цыганки лежат у деревьев, вольно раскинув руки и юбки. Саня думает, какая из них его мать.

В детстве бабушка говорила Сане: если не будешь есть на ночь, украдут цыгане. Саня очень хотела быть украденной цыганами, не ела на ночь, но ничего любопытного так и не произошло.