В тот день кусты малины молчали, они перестали разговаривать по какой-то непонятной причине навсегда. Ни следующим летом, ни через год, ни через два – никогда Динка больше не слышала разговоров малины, остались только лишь жужжание насекомых, завывание ветра и плеск набиравшейся в цистерны воды.
Девочка не понимала, почему малина замолчала в тот день, ведь к осени Динка стала окончательно хорошей: она больше не сосала соску, больше не писалась в постель, она стала взрослой, но при этом пришла спасти последние ягодки от первых заморозков. Ведь когда батя и мальчишки придут закрывать малину от мороза, для ягод будет слишком поздно. Кусты пригнут к земле, накроют старыми фуфайками и закопают, не собрав последний урожай.
«Лучше бы побили, а то ржут, как кони! Лучше бы побили, это не так стыдно, чем когда они ржут», – пронеслось в голове у Динки, когда она поставила пустую кружку на стол, за которым обедали мальчишки и отец.
– А всё, ягод больше не будет, – отец громко отхлебнул чай из кружки.
– Садись есть, Динка-Малинка, – мать взяла девочку на руки, – а то мужики уже почти поели, а мне не с кем будет пообедать, я ж кашу собакам варила…
– До сих пор помню вкус этой малины. Я так любила эту малину… – улыбнулась Диана, облокотившись на подлокотник мягкого кресла, и слегка подвигала затёкшими ногами в белых кедах.
– А сейчас не любите?
– Сейчас не сильно, приелось. Сейчас я могу позволить себе купить любую ягоду. Когда я взрослой приезжала к родителям, создавалось впечатление, что это другая малина. Она стала другой уже на следующее лето и с каждым годом становилась всё менее вкусной. Самая сладкая малина была в августе 1994 года… Сейчас это не та малина… Да и родители уже не те…
– У вас были непростые отношения с родителями?
– Вы хотели сказать, с отцом?
– И с ним тоже.
– Я была ребёнком и не задумывалась об этом вообще. Знала только то, что когда он злой, лучше ему на глаза не попадаться.
– Вы не любили его?
– Любила, конечно, но малину – больше… – Диана хихикнула. – Впрочем, у меня просто не было выбора: любить его или нет.
– Но сейчас у вас он есть.
– Сейчас я его не люблю, потому что уже имею право на это. Я знаю, что должна простить его, у него было тяжёлое детство. А потом он вырвался из всего этого ужаса, а тут вдруг дети один за одним… Но это его не оправдывает. Поэтому я и не хочу детей – я не уверена, что смогу быть терпеливой, смогу сдержать себя, если что.
– Главное, чтобы вам было комфортно, поступайте, как чувствуете. – Психиатр поправила воротничок голубой рубашки и сделала пару пометок в блокноте.
Материнская Ласка
Беременность лошади длится около одиннадцати месяцев. К июню 1996 года гнедая кобыла Ласка начала напоминать огромный воздушный шарик на четырёх длинных спичках. Лошадь отделили от коров и поселили в загоне с телятами. Одним летним утром Динка, едва встав с кровати, через форточку на кухне услышала счастливое пение матери. Девочка подбежала к окну, которое выходило на телячий двор и курятник, и обомлела. Мать кормила Ласку овсом из ведра, а рядом, прижавшись к тёплому боку кобылы, дрожал жеребёнок.
Динка, не надев сандалий, выбежала на улицу и устремилась в телятник.
– Доча, тут же навоз, а ты босиком. – Мать повернулась и забрала у Ласки пустое ведро.
– А я на сухие буду наступать, – Динка неловко поставила ногу на сухую кучку навоза. – Когда он родился?
– Это она. Жеребушка. Малышка. Сегодня ночью родилась. – Женщина поставила ведро на землю и взяла дочь на руки. – Смотри, какая красавица.