Гилан покидал лагерь, чтобы встретиться с разведчиками. Выродки неприметной наружности — подростки и непригодные для сражений мужчины — наблюдали за замками лордов, просиживали в тавернах и холостяцких углах, батрачили, бродяжничали... и приносили господину слухи со всех уголков королевства. Иногда Гилан наведывался в деревню, где жили отпущенные им на волю крестьяне. Они так и продолжали работать на бывшего хозяина, только теперь за муку и корм для лошадей ему приходилось платить. А ещё Гилан ездил в монастырь, в котором подрастали отказники.

Буса не показывался ни в деревне, ни в монастыре. Не присутствовал на встречах с лазутчиками и «кротами». Он находился где-то рядом — в тени, в укромном уголке — и, словно по щелчку, возникал возле господина, когда тот, решив все вопросы, выдвигался в путь.

Сегодня впервые за долгое время слуга «вышел в люди». Проследовав в гостевые покои, чтобы перед трапезой привести себя в порядок, Гилан застал Бусу в льняной тунике с вышитым на плече гербом великого дома Айвилей: смыкаясь оперением, стрелы образовывали круг. В таком виде камердинер ходил в Ночном замке. На кровати лежали штаны из тонкой шерсти, шёлковый дублет, карманные часы на цепочке, фамильный медальон и кинжал, перешедший к Гилану от отца. Зная, куда направляется господин, слуга продумал каждую деталь наряда!

Не ожидая ни похвалы, ни благодарностей, Буса помог Гилану помыться, одеться и, важно надув щёки, сопроводил его в покои хозяина крепости.

Эймир и Вейла о чём-то беседовали у окна. Обернулись на звук шагов, и повисла тишина.

Первым пришёл в себя зять.

— Как же вы похожи на Киарана! Я даже на миг засомневался: вы ли это? Лорд Айвиль, простите мне мою слабость. — Эймир потёр лицо и указал на кресло во главе стола. — Гостю почётное место.

Кроме обещанной каши с салом на столе стояли блюда с сыром, жареными грибами, тушёной капустой и румяными пирогами.

Гилан ел молча. Молчали и хозяева. Стараясь не смотреть на гостя, Эймир поддевал кончиком ножа то кусок каши, то ломоть пирога с лесными ягодами. Вейла не притрагивалась к еде. Комкая в руках салфетку, не сводила глаз с медальона на груди брата и грустно улыбалась.

Насытившись, Гилан стряхнул крошки с дублета, провёл ладонью по щетине на подбородке. По знаку хозяина слуги тут же убрали со стола, оставили только кувшин с вином и кубки.

Вейла отложила салфетку:

— Не буду вам мешать. — И поднялась.

— Останься, — попросил Гилан и обратил взгляд на зятя. — С вашего позволения.

— Конечно-конечно, — откликнулся Эймир. — Посиди с нами, Вейла. Одуванчик наверняка уже спит.

— Её зовут Эбета, — прошептала сестра, усаживаясь на стул.

— Нет ничего зазорного в том, чтобы говорить дочке ласковые слова.

— Дочке! А не называть её цветочком при посторонних.

— Твой брат не посторонний!

Гилан постучал ногтями по подлокотникам кресла, привлекая к себе внимание:

— Мой отец знал, что скоро станет дедом?

Эймир покачал головой:

— Никто не знал. Мы с Вейлой молчали до последнего, боялись спугнуть счастье.

— До родов оставалось два месяца, — подала голос сестра. — Мы подумали, что тянуть дальше нельзя, и Эймир… — Вейла судорожно вздохнула и прижала ладонь ко рту.

— В тот злополучный день я ведь приехал в Фамаль не для того, чтобы принять участие в соколиной охоте, — продолжил Эймир. — Я хотел сообщить Киарану радостную новость. Перед этим я заезжал в Калико, накупил подарков: материи на пелёнки, одеяльца, серебряную купель, фунт миндаля, лимонных леденцов. Выторговал бочонок лучшего вина. Думал распить с тестем. — Глядя в пустоту, Эймир покивал своим мыслям. — От Фамаля до моего замка два дня пути. С ужасными вестями я ехал домой почти неделю. Растягивал время.