Что делают в таких случаях? Ищут виноватых? Кто не досмотрел? Ругают? Пытают? Казнят демонстративно, чтобы все видели? Абдул-Хамид, несомненно, знал бы, что делать. И был бы прав – самое дорогое не уберегли! Не досмотрели! Вахидеддин пытался успокоиться и обдумать всё спокойно. Получалось плохо. Его единственный сын! Его львёночек! Частичка души отца своего! Где он? Что с ним? А вдруг он сейчас где-то ранен? Дети, они же такие, заигрался и упал. Его сыну плохо, а он не может прийти на помощь и утешить! А может быть, Эртугрул оказался каким-нибудь образом за пределами дворца? Вахидеддин сам часто сбегал в город, чтобы учиться в медресе вместе с городскими детьми. Но он был постарше Эртугрула, и время тогда было другое. Сейчас в городе опасно. Люди взбудоражены и могут быть агрессивными по отношению к сыну падишаха. Он мог заблудиться, испугаться и плакать сейчас, не понимая, где он и что происходит.

Султан сидел в кабинете, обхватив голову руками. Шадие увели на женскую половину, напоили успокаивающими травами. А он не хотел видеть кого бы то ни было. Даже Сабиху. Младшая дочь пыталась поговорить с отцом, поддержать и ободрить, но от этого Вахидеддин чувствовал себя более жалким и несчастным. Лишь оставшись совершенно один, он подумал о найме детектива. Есть же специалисты, занимающиеся розыском людей. Они умеют допрашивать и собирать информацию. Всё так просто! Позвать такого человека – пусть найдёт шехзаде! И в следующую же секунду в голову ему пришла мысль: «Если привлечь детектива, то дело вскроется, и доверие к династии упадёт. Люди будут говорить, что если они себя не смогли защитить, то что уж говорить о стране и народе». Люди поддерживали династию по той простой причине, что династия приносила расплату и наказание всем тем, кто угрожал нации, кто обижал народ. Он принял на себя ответственность за династию и не может теперь подвести их, продемонстрировав свою несостоятельность как глава семьи. Он встал во главе этого народа и не может разочаровать их, как это делал его слабовольный брат Решад в течение многих лет. Он стал халифом и, как духовный лидер, не может личные интересы ставить превыше интересов всего исламского мира.

Сердце охватил пожар. Неужели он должен и здесь сидеть в бездействии и ждать, что всё устроится без его вмешательства? Как он может бороться за империю и независимость, если не способен найти в себе сил и храбрости бороться за сына? Чувства раскалились до предела. Сердце сжалось так, словно обняло иглы внутри. Больно. Тяжело дышать. «О, Аллах, помоги, не оставь моего сына», – прошептал султан.

В дверь постучали. Вахидеддин поднял голову в надежде.

– К вам пришёл британский посол, повелитель.

– Не хочу никого видеть! Пусть уходит! – прокричал султан, закашлявшись.

– Это важно, повелитель. Он говорит, что это очень важно.

– Что сейчас может быть важнее моего сына? – с горечью прошептал Вахидеддин, облизывая пересохшие губы.

«Но я всё равно ничего поделать не могу. Вдруг это поможет моей бедной стране», – подумал султан.

– Пускай, – прокричал Вахидеддин, поправляя одежду и надевая феску.

В комнату вошёл высокий мужчина в военной форме. «Генерал», – определил султан по знакам отличия. Мужчина выглядел ровесником султана. Рядом с ним, почтительно кланясь и приветствуя Вахидеддина по всем правилам, семенил переводчик.

– Это Джордж Милн, – представил он генерала. – Ему поручено возглавлять высадку британских войск, которые уже в пути.

– Он говорит, что пока вы не ратифицируете перемирие, они не смогут высадиться.

– Им нет нужды дожидаться, когда будет сформировано правительство, ведь оно, в любом случае, не нужно.