«Музеем оказались счастливо востребованны еще в детстве проявившиеся разнообразные способности А.В. Живаго. С 1923 года он – лектор-руководитель в отделе Классического Востока. Будучи энциклопедически образованным специалистом по культуре Древнего Востока, со знанием немецкого, французского, греческого, латинского языков, он, обладая даром рассказчика и актерскими способностями, проявил себя как талантливый популяризатор, экскурсовод высшего класса, восхищавший даже крупных профессионалов. Сохранились его подробные записи экскурсий и методические разработки по лекторской и экскурсионной работе. Талант рисовальщика и каллиграфа использовал он для выполнения тысяч табличек этикетажа, экспликаций, географических карт, участвовал в оформлении постоянной и временной экспозиций. Каждую свободную минуту А.В. Живаго старался отдавать своей коллекции, хранившейся у него дома в двух маленьких комнатках, которые ему были оставлены советской властью после «уплотнения» в бывшем собственном доме на Большой Дмитровке[30]. Причем, буквально все послереволюционные годы, не без помощи Музея, он вел отчаянную борьбу с чиновниками за право не быть выселенным и оттуда, сохранить уникальную коллекцию»[31].

В заключение хочу еще раз подчеркнуть, что с детского возраста, лет с 12–13, Александр Васильевич увлекался театром. В юности, как было сказано в предыдущей главе, они с братом Романом даже играли на любительских подмостках в Останкино. Его отец, Василий Иванович Живаго, бывший сам завзятым театралом, был Александру примером. Будучи гимназистом, а затем и студентом, а также всю свою последующую жизнь, за исключением своих путешествий, почти все свободные вечера Александр отдавал театру. В основном Большому и Малому, позже – Художественному. Он прослушал все оперы и пересмотрел все пьесы в этих театрах, и не по одному разу. Он был лично знаком со многими знаменитыми артистами, певцами, музыкантами и театральными критиками и описал встречи с ними в жизни и на сцене в своих дневниках. «Театр с детства был для него, – говорит в своей статье "Булгаков глазами доктора Живаго" историк-культуролог Владимир Бессонов, – тем миром, в котором отдыхала душа, миром, казавшимся вечным и незыблемым, что бы ни происходило вокруг… 1917 год быстро разрушил эти иллюзии».

В первые годы советской власти Большой театр, который Ленин считал «куском чисто помещичьей культуры» не был закрыт только благодаря Луначарскому, сумевшему убедить вождя мирового пролетариата, что новыми революционными операми можно вытеснить из Большого старый буржуазный репертуар. «В других театрах было не лучше, – продолжает автор статьи, – репертуарная политика большевиков была наступательной и бескомпромиссной, в статьях новых критиков все чаще звучали слова «бей» и «фронт». И вдруг… Поначалу поверить было невозможно, хотя говорили об этом на каждом углу. Шутка ли сказать – пьеса о белогвардейцах, и не где-нибудь, а в Художественном театре! Живаго, называвший пьесы современных драматургов дешевыми агитками, на сей раз заинтересовался чрезвычайно… Читая записки Живаго о "Днях Турбиных", видишь, что в вечер после спектакля он не торопится расстаться с увиденным: подробно записывает запомнившиеся фразы, анализирует игру актеров ("играют пьесу очень хорошо. Жизненно-правдиво, просто, но в то же время искусно"), работу драматурга и режиссера ("пьеса написана хорошим языком, спектакль слажен, хорошо поставлен… все последнее действие не лишено красок покойного А.П. Чехова"), не забывает декорации и костюмы… Но какое же общее впечатление от этой пьесы? Ответ один – тяжело. Живаго еще не раз повторит эти слова: "Снова на душе тяжело", "тяжел и финал пьесы", когда "надвигаются на город красные, слышны уже звуки «Интернационала», и для одних это эпилог, а для других – пролог".