– Сударыня, – произнёс он, – смею вас заверить, что нет ни малейшей причины принимать моё поведение за навязчивость. Если же мне и случилось идти следом за вами, то виновата в этом улица, которая провела нас обоих.

Лицо девушки выразило искреннее облегчение.

– Как же я сразу не догадалась! – воскликнула она. – О, благодарю вас, тысячу раз благодарю! Но мне так страшно здесь в этот час, среди этой жуткой тишины и глядящих на меня окон, так страшно! Умоляю, дайте мне вашу руку! – попросила она премилым голосом с кокетливыми интонациями. – Я не могу дальше идти одна, мои силы на исходе, я испытала такое, такое!.. Покорнейше прошу вас сопровождать меня.

– Милостивая государыня, – уныло отозвался Чаллонер, – я к вашим услугам.

Она взяла его под руку и на мгновение сжала её, стараясь унять слезы, и миг спустя с лихорадочной поспешностью повела его по направлению к городу. Несмотря на всю загадочность ситуации, ясно было одно: плакала она совершенно искренне. И всё же, пока они шли, она то и дело оглядывалась по сторонам, словно боялась погони; её время от времени одолевала нервная дрожь, и она судорожно сжимала руку Чаллонера. Как ни претил ему её страх, но он поневоле всё больше и больше охватывал и самого Чаллонера, невзирая на все попытки молодого человека подавить его. Чаллонеру хотелось только одного: чтобы всё это поскорее закончилось.

– Сударыня, – наконец произнёс он, – я, разумеется, польщён тем, что имею честь сопровождать вас. Однако должен признаться, что я направлялся совсем в другую сторону, поэтому не соизволите ли объясниться…

– Тише! – всхлипнула она. – Не здесь, не здесь!

Чаллонер похолодел. В иных обстоятельствах он счёл бы её сумасшедшей, однако, явившись свидетелем взрыва, клубов дыма и бегства более чем странной троицы, он безуспешно терялся в догадках. Пока что они продолжали поспешно пробираться сквозь лабиринт улиц, охваченные непередаваемым страхом. Через некоторое время быстрая ходьба несколько успокоила их: девушка перестала боязливо оглядываться, а Чаллонер, заметив невдалеке мерно вышагивавшего констебля, наконец-то вновь обрёл душевное равновесие.

– Мне кажется, – сказал он как бы между прочим, – что я невольно стал свидетелем того, как вы покинули виллу в компании двух джентльменов.

– О, – ответила она, – прошу вас не бояться, что вы уязвите меня правдой. Вы видели моё бегство из ночлежного дома, а мои спутники отнюдь не джентльмены. В данном случае самое хорошее – это быть честной.

– По-моему, – продолжил Чаллонер, в равной степени воодушевлённый и удивлённый прямотой её ответа, – к тому же я ощутил некий… запах. Кроме того, я слышал шум, который не знаю даже с чем сравнить…

– Молчите! – вскрикнула она. – Вы не представляете, какую опасность можете навлечь на себя. Терпение, прошу вас. Как только мы минуем эти улицы и окажемся вдали от любопытных ушей, я всё вам объясню. А пока давайте сменим тему… Что за чудо этот спящий город! – воскликнула она. И с напускным восторгом процитировала сонет Вордсворта: «О, Боже мой! Весь город спит, и в сердце мощном царствует покой[1]».

– Я вижу, сударыня, – заметил Чаллонер, – что вы весьма начитанная особа.

– К сожалению, не только начитанная, – вздохнув, ответила она, – но и слишком много пережившая для своих лет. На мою долю выпало столько испытаний, что просто идти под руку с незнакомцем – истинное счастье для меня.

Тем временем они достигли окрестностей вокзала Виктория. Там, на углу одной из улиц, девушка остановилась, убрала свою руку и в нерешительности потупила взор. Затем она словно преобразилась и с очаровательной улыбкой коснулась руки Чаллонера затянутой в перчатку ладонью.