Леонид Артурович покачал головой.

– Ой, ну, пакет, – поправилась Маша. – Привыкла называть вещи своими именами. Просто и ясно. Эвфемизмы и всякие литературные ухищрения существуют для тех, кто боится посмотреть жизни прямо в морду.

– А вы, значит, не боитесь?

– Не только не боюсь, но и активно вмешиваюсь в процесс продвижения к крематорию.

– К какому крематорию, Мария?! – возмутился попутчик. – У вас, Маша, не язык, а помело!

– Ну, вся жизнь – путь к смерти. А все мы – полуфабрикаты для крематория, – обрадовала Маша.

Леонид Артурович совсем не хотел быть полуфабрикатом, он хотел оставаться самим собой – красивым, вальяжным, сравнительно молодым мужиком с блестящим быстрым взглядом.

Он сел рядом с Машей. Та прижалась носом к иллюминатору. Самолет гудел и вибрировал.

– Сейчас поедем.

– Вы на самом деле нуждаетесь в пакете? – с некоторой опаской уточнил Леонид Артурович.

Маша вредно улыбнулась:

– Конечно нет. Если что, я бы съела аэрон или бонин. Просто стюардесса не должна отдыхать. Пусть бегает.

– Какая вы Маша…

– Наглая? Или хамка? Или стерва? Что выбираете?

– …интересная, – закончил Леонид Артурович. – Итак, выборы в Шлимовске. Вы, случаем, не журналистка? Вы будете запоминать или записывать?

Ночь Олеся провела в кутузке и в полном одиночестве.

…Собранные в качестве урожая проститутки, к изумлению Олеси, перебрасывались игривыми замечаниями с арестовавшими их ментами. Девицы со вздохами потрошили свои сумочки, изымая из обращения валюту и рубли. Когда все леди были переписаны и избавлены от трудового заработка, их с шутками и прибаутками отпустили. А несчастная, обескураженная Олеся (ее наряд, кстати, в условиях ночи и на фоне неброских и даже вполне скромных костюмов девушек выглядел самой что ни на есть проституточной униформой) осталась наедине с двумя молодыми жлобами, капитаном и сержантом. До этого ее подняли на смех, когда она заикнулась, что является дочерью шлимовского мэра и попала в Южный Валомей случайно, что она гуляла в парке со своим ребенком, а на нее напали два пьяных парня, они выиграли в моментальную лотерею энную сумму и на все деньги купили шампанского, напились и… Стены отделения сотрясал гомерический хохот милиционеров и секс-наемниц.

– Что только не придумают эти новенькие, когда первый раз попадут в милицию, – хихикнула барышня справа от Олеси с изъеденными кариесом зубами. – Кончай гнать, родная!

– Дочка шлимовского мэра, – ухмыльнулся дежурный офицер. – А почему не московского? А я тогда кто? Племянник Черномырдина!

– Нет, правда, почему вы мне не верите? – тихо говорила Олеся, но всплески обуявшего всех веселья заглушали ее голос.

И вот она осталась единственной заключенной. Конечно, это был ее первый тюремный опыт.

– Можно мне воспользоваться вашим телефоном? – прошептала Олеся, не зная, чем прикрыть свои ноги, такие вызывающе голые.

– Мы не в Америке, – напомнил капитан, делая какие-то пометки в журнале. – Ну что, денег у тебя, я понимаю, за этот час не прибавилось?

Он с сомнением оглядел Олесину экипировку, осознавая, что спрятать на себе миллион долларов и злостно уклониться от уплаты подоходного налога задержанной красавице трудновато. А сумочки у Олеси не было.

– Давай топай в камеру. Утром разберемся, чья ты там дочка. Мэра или… – Капитан очень удачно, по его мнению, срифмовал и, гоготнув, остался чрезвычайно доволен собой.

– В камеру?! – содрогнулась Олеся. Ей представилось, что сейчас ее уволокут в зловонное плесневелое подземелье с мокрыми, скользкими стенами, ледяной водой по щиколотку, мокрицами и голодными крысами.