Лучи утреннего солнца озарили неясным розовым светом полупустую комнату. Чудная картина ждала здесь несуществующих зрителей. На краю дивана, в неудобной позе, висел, как космонавт на орбите, неудачливый киллер, ограждая собой безопасное пространство для маленького белого пупса. А пупс спал, раскинув ручки и ножки во все стороны, не ограничивая себя в территории, и похрапывал, как настоящий мужик.

Увидев такую картину, мама Вадима, несомненно, всплакнула бы от умиления. Но, к счастью, ей удалось умереть раньше, чем ее сын из обычного, не злого и не глупого парня превратился в наемного убийцу.

Маша Майская, раскованное дитя мегаполиса, органично вписалась в шумную сутолоку аэропорта. В левой руке она двумя пальцами держала пирожок с повидлом (не успела позавтракать), а правой – элегантно волокла за собой дорожную сумку, которая оказалась гораздо тяжелее, чем планировалось. Славная корреспондентка газеты «М-Репортер» будто бы специально оделась сегодня так, чтобы создать себе максимум неудобств в дальней поездке. Узкая и короткая джинсовая юбочка трещала на бедрах и делала непреодолимой любую ступеньку выше трех сантиметров. Лимонная майка-корсет, несомненно, отлично подчеркивала ровный итальянский загар (абонемент в дорогой солярий принес один из вовремя брошенных любовников) и пикантно вздыбливала упругий бюст, но делала Машу максимально уязвимой для нескромных взглядов. Впрочем, нескромным взглядом Машу трудно было испугать, она сама сверкала своими зелеными светофорами – вернее, одним, так как на второй падала золотисто-белая челка, – нагло осматривая мужчин и катапультируя в тех, кто ей нравился, игривую улыбку. И еще Машина походка. Ноги в туфлях-лодочках на высоких каблуках чудесным образом заплетались, как у манекенщицы на подиуме, а бедра раскачивались, словно стрелка метронома. Пока Маша добралась с тяжелой сумкой до огромного расписания из черного металла и замерла перед ним, вытянув шею, не менее пяти юношей выразили настойчивое желание завязать с яркой девицей близкое знакомство.

Повидло в пирожке проявило свой сволочной характер. Вместо того чтобы скромно лежать в тесте и терпеливо ждать, когда оно попадет в Машин рот, оно спрыгнуло ей на руку.

– Ах ты зараза! – громко воскликнула Маша, привлекая к себе участливое внимание мужской половины публики и удивленно-презрительное женской. Женщины Машу почему-то терпеть не могли.

Блистательная корреспондентка, ничтоже сумняшеся, облизала руку (три грузина, высматривавшие на табло рейс в Тбилиси, упали замертво) и наклонилась к сумке за носовым платком. Три грузина, сделав попытку подняться, тут же наткнулись глазами на загорелую Машину грудь, которая едва не покинула границы тесного лимонного бюстье, и упали снова, ударившись затылками о каменный пол. Если учесть, что корсеты подобной конструкции преобладали в летнем Машином гардеробе, а наклонялась она за чем-нибудь постоянно и с усердием юной гимнастки на тренажере, то можно представить, какое количество трупов производила Маша за день. К бездыханным телам на обочине своего пути Маша привыкла давно.

– Позвольте, я вам помогу!

Чья-то сильная ладонь уцепилась за ремень сумки, настойчиво отбирая ее у Маши. Маша обернулась на уже знакомый баритон. Поклонник компании «Трансаэро», мужчина из авиационных касс, смотрел на нее и улыбался. Имя, сестра, имя! Ах да… Леонид. Маша на секунду задумалась и решила все-таки тоже улыбнуться. По непонятной причине сегодня Леонид понравился ей больше, чем в авиаагентстве.

Мужчине было где-то в районе сорока пяти. Свежевыбритый, умеренно сбрызнутый хорошим одеколоном, в белой рубашке с коротким рукавом, поджарый, респектабельный, он выглядел блестящим кандидатом для новой интрижки. Маша приободрилась, автоматически втянула живот и заблестела зелеными глазами. Последние две недели она спала одна, если не считать Бублика, и от восторга не умирала.