— Не приснилось и не зубик, — Шура наваливается плечом на дверной косяк и внимательным взглядом смотрит на Машеньку. — Табуретки, скандалы и кавказские овчарки отменяются, — заявляет тоном командира. — Завтра ты пустишь Яна к девочке, а я побуду с вами.

Спасибо, конечно… Только моя соседка даже близко не напоминает терминатора. Так себе секьюрити.

— Шур, слишком опасно. Мало ли, кто он на самом деле. Я не могу пойти на это.

— Придётся, — она настаивает.

— Не объяснишь почему? — интересуюсь скорее из вежливости, чем из любопытства.

Позволить «дикому папочке» встретиться с Машей — так себе затея. И я не собираюсь слушать Шуру в этом вопросе.

— Объясню, но не сегодня. Завтра разгляжу со всех сторон этого Яна и поговорим. Ты многого не знаешь о дочери, — слова Шуры бьют мне в самое сердце.

***

Часа три прошло, как Шура забрала Борю и ушла, а у меня из головы не идут её слова. Ты многого не знаешь о дочери… Всё, что я знаю о Маше, заключено в рамку нашей с ней жизни. Остальное неважно. Но иногда меня мучают вопросы о биологических родственниках Машули. Возможно, сегодня приоткрылась завеса, за которой скрываются эти тайны, но я не уверена, что стоит продолжать их разгадывать.

Разгибаю спину — поясница затекла. М-да, отвыкла я от физического труда. Зато почти весь палисадник от травы избавила. А Маша-то, Маша! Улыбаюсь, глядя на дочь, которая с удовольствием возится на огромном одеяле. Я его прямо на дощатом настиле во дворе разложила — поле целое вышло, и игрушек у Машули там куча. Снова моя дамочка занята — не мешайте. Удивительно даже — в городе она такой самостоятельной не была. Поиграет минут десять и на ручки просится. А тут как подменили девочку. Маме на радость.

Кошусь на соседский дом, который стоит напротив моего. Там у забора в песочнице Васька с мальчишками что-то строит, а в ограде участковый наш с хозяином разговаривает. Я на дядю Колю злюсь. Что за вась-вась такой у него с непонятным типом? Ещё и не местным.

— Доброго вечера, Лера, — полицейский выходит от соседа и направляется ко мне.

В форме, фуражке с папкой из кожзама в руке — весь из себя закон и порядок.

— И вам, — отвечаю коротко и сухо.

Участковый подходит к моей калитке, тянет руку, но за доски не берётся — назад шагает. Точно как бородатый дикарь сегодня ночью. Работают обереги Шурины.

— Заходите-заходите, — издеваюсь я.

— Да я тут… постою, — хмурится дядя Коля. — Дочурка твоя? — кивает на Машу.

— Ага, моя, — стягиваю садовые перчатки с рук. — Машенька.

— Хорошее имя, — улыбается участковый. — Редкое нынче. А муж твой где? Не видать его что-то.

Груш объелся…

— В городе пока. Работает.

— Ясно-ясно, — кивает участковый. — Ты чего ко мне утром заходила-то? По делу или старика решила проведать?

— Проведать, дядь Коль. В центре была и к вам заглянула, — подхожу к забору, ставлю локоть на столбик. — Кстати, спросить хотела… — смотрю в глаза полицейскому.

— Так спрашивай, — бодро разрешает.

— Как вам новый лесничий?

— Это самое… — дядя Коля смотрит на наручные часы. — Мне бежать пора. Надо на Сосновую к Петровым зайти. Толик опять жену гоняет с пьяных глаз. Неделю уже в запое.

На этой явно фальшивой ноте участковый ретируется. Не хочет про лесничего разговаривать. Ну-ну.

— Вась! — зову соседа-дурочка. — Иди сюда, — маню его пальцем.

— Чего? — подходит недовольный, что я его от стройки песочного замка оторвала.

— Можешь калитку открыть? — спрашиваю с хитрым прищуром.

— А мне что за это?

Шарю в кармане — нахожу конфету и демонстрирую её Ваське.

Он воодушевляется и… запросто берётся за калитку, толкает, заходит ко мне во двор. А я его не приглашала даже.