Только что рассказал им о своей поездке. По окончании рассказа воцарилась тишина, затянувшаяся надолго. Я крутил кружку, надеясь, что они будут кричать во все горло. Это означало бы, что они допускают подобное, что такое бывает. Думал, что, если притихнуть и быть незаметным, они встанут из-за стола, перейдут в гостиную на диван, начнут обсуждать десятки новостей и не будут больше вспоминать, что я наделал глупостей и что вообще существую.

Зашумела микроволновка, растаял ржаной хлеб, изба наполнилась его свежим запахом. Тишина давила на мои плечи. Казалось, что вот-вот рухну, сольюсь со столешницей. В то же время я ощущал, как пальцы ног отрываются от пола. Я сжимался, вновь превращаясь в маленького мальчика, который опустошил соседский скворечник, вынув маленькие пестрые яички, был пойман по горячим следам, болтал ножками под осуждающими взглядами матери и отца, бормоча, что яички были такие красивые, как маленькие пасхальные шоколадные яйца в хрустящем мешочке.

Чем дальше я продолжал рассказ о своем маршруте, тем серьезнее становились лица Матти и Санны и тем глупее я чувствовал себя, хотя пропустил многие подробности. Просто пояснил, что мне стало плохо, вероятно, это было что-то вроде желудочного гриппа или наподобие, и что бензина только-только хватило на дорогу. Конечно же, я не рассказал о том, что промчавшиеся мимо раскаты грома возвратили меня в реальный мир. Прошло некоторое время, прежде чем я осознал, что это был грузовик, что грузовики обычно ездят по дорогам, и на этот раз именно по той дороге, на обочине которой тихо стоял мой «Хайлакс». Я замерзал насмерть в шаге от своего спасения, и поскольку это было совершенно бессмысленно, заставил себя встать, добрести до дороги и по дороге – к машине. Разогрел максимально двигатель, кабина прогрелась, потихоньку оттаял и я – настолько, что ко мне вернулась способность функционировать. Я вышел из машины и, дрожа от холода, побежал по своим следам к саням, завел их и взвыл от боли, ибо кончики пальцев были отморожены. На санях подъехал к машине.

Обо всем этом, как и о своих печальных мыслях, я не рассказал, но мне казалось, что Матти все же понял. Когда я, вернувшись из поездки, стоял во дворе фермы, измученный, словно исхлестанный самой кайрой, Матти взглянул на меня внимательно и сказал да-а-а, так. Затем начали поступать команды: сначала в сауну, потом поесть, я положу твою одежду сушиться, не забывай пить.

В полумраке сауны я массировал негнущиеся пальцы, в которые постепенно возвращалась теплая кровь. Закрыл глаза, увидел снежные болота, окраины которых украшали узоры жемчужных лент, сплетенных следами собачьих лап. Видел согнувшиеся над ними гигантские деревья, свинцово-холодное синее небо. Вспомнил бессильное одиночество, и плач вырвался наружу, словно приступ кашля.

Впервые я был на грани жизни и смерти. Подошел слишком близко к темным водам Стикса, глубины которых никто из живых не знал. Осознал, что мог умереть. Уйти навсегда.

Зашумела микроволновка, Матти принес на стол растопленный хлеб. И только теперь он начал ругаться.

– Почему ты самовольно отправился туда один? В такую непростую кайру. Ты даже не имеешь права там ездить.

Так началась головомойка. Санна причитала, что они чертовски волновались, как я мог поступить так, уехать по собственному желанию в такую даль, да еще допустить, чтобы сотовый телефон разрядился.

– Я звонила, вероятно, раз двадцать.

– Почему ты не сказал нам, куда едешь и что собираешься делать? Боже мой, это правило номер один, – прорычал Матти.

– Я думал, что поймаю их… что-то вроде сюрприза.