- Я понимаю. Но позвольте заметить: Тимур Ильич - давно не мальчик, и от него не требуется какого-то особо душевного гостеприимства. Если бы он вёл себя холодно и скупо отвечал на вопросы, я бы приняла это как само собой разумеющееся. Он же...
- Дикарь, эгоист и просто идиот! - громогласно раздалось от двери.
Мы с Ильёй Петровичем синхронно оглянулись и увидели там хозяина. Он стоял у входа в комнату, весь в чёрном, с мрачным выражением лица и скрещёнными на груди руками.
- Что ж вы замолчали, Вероника Львовна? Разве не такого вы обо мне мнения?
- Тимур, зачем ты так? - расстроенно пробормотал его отец.
- Как? Говорю людям правду в лицо?
- Правду?! - фыркнула я. - И вчера вы тоже говорили и демонстрировали правду, Тимур Ильич? Что ходите по дому в шкурах животных, питаетесь сырым мясом и намерены завести со мной детей?
Несчастные глаза седого профессора в ужасе распахнулись, он схватился за сердце и привалился к спинке дивана.
- Отец! - взревел дикарь и бросился к родителю.
Я тоже склонилась к пожилому мужчине, но меня тут же грубо отпихнули:
- Уйдите отсюда! От вас одни беды!
Я вскочила на ноги в таком гневе и расстроенных чувствах, что у меня не осталось ни одного сомнения: вот теперь точно - конец! Я не останусь в этом доме больше ни на минуту! С меня хватит! И побежала собирать вещи. Пешком уйду, если понадобится. Видала я такие командировки в телевизоре!

Тимур

Стоило несносной индюшке покинуть комнату, как там сразу стало легче дышать - и отца оставила вспышка слабости. Он убрал руку от груди и выпрямил спину, но плечи его по-прежнему были опущены.
- Сынок... - сказал он тихо, - сказать, что я расстроен - это ничего не сказать. Я просто сокрушён. Что с тобой происходит? У тебя не было подросткового кризиса, и ты решил прожить его сейчас? А девушка-то чем виновата?
Я молчал. Все свои доводы я уже привёл ему вчера в телефонном разговоре и повторять не желал. В чём-то он прав, я должен сохранять хотя бы видимость цивилизованного человека, хотя бы ради него. Но мне не нравилось быть узником в своём собственном доме.
- В общем, говорить тут не о чем... - прокряхтел отец, так и не дождавшись от меня ни слова. - Ты сейчас пойдёшь и извинишься перед ней и уговоришь остаться ещё на три дня. А если нет... что ж, пеняй на себя...
Собственно, после такой угрозы я был готов на что угодно, только вот:
- Хорошо, я извинюсь, но... пап, она не останется, ты же видел, в каком она состоянии...
- До чего ты её довёл, ты хотел сказать?
- Пусть так...
- Это мне не интересно. Как хочешь, её убеждай. Скажи, что мне плохо и станет ещё хуже, если она уедет. Шантажируй, угрожай, но чтоб Вероника осталась!
- Зачем?
- За хлебом с маслом! Ты теряешь время, и оно бесценно! Давай-давай, вперёд! Ты сможешь, я в тебя верю!
Пришлось засунуть свою гордость куда поглубже и отправиться выполнять приказ отца. Я не мог позволить этой глупой гусыне отнять у меня последнего близкого человека. Поднялся на второй этаж, постучался к ней в дверь.
- Кто там? - донёсся из комнаты встревоженный женский голос.
- Это Тимур.
- Уходите.
- Я пришёл, чтобы извиниться.
- Ваши извинения приняты. Уходите.
- Вероника... Львовна. Останьтесь, пожалуйста.
- Нет.
- Это очень важно для моего отца.
- Зачем ему это?
- Он хочет, чтобы я стал нормальным человеком.
- Напрасная надежда.
Я кипел, меня выворачивало наизнанку оттого, что я стою тут и унижаюсь перед этой тупой самовлюблённой куропаткой, но мысль об отце не давала сдаться:
- Пожалуйста, проявите милосердие. Не ко мне - к нему. Закончим интервью - и вы больше никогда меня не увидите. А до тех пор обещаю держаться холодно и отвечать на вопросы скупо, как вы и хотели.