Барсиф, едва разбирая дорогу, добрался до дома. В бане смыл налёт проходящего дня тёплой водой. Но он не торопился идти дальше.

Дома была мачеха. И, возможно, отец.

Когда прошёл час или больше, он набрал в бочки воды и наконец вышел. К его несчастью, дома были оба.

– Ну и где тебя носит? Ты вернулся полтора часа назад! – бухтела женщина, протирая окна.

– В бане был.

– И что ты так долго-то там сидел, а? Ох, поди, всю воду выплескал. Опять набирать!

Она визгливо выдохнула и, скорчив страдальческую мину, вышла из дома. Отчего-то ей не верилось, что Барсиф в состоянии что-то сделать должным образом. Мачеха всегда перепроверяла его работу.

Сынка налил себе супа. Есть не хотелось, но это больше было привычкой. Одной из множества, которые он стал замечать через пелену тусклого раздражения.

Вернулась мачеха. Она вялой рукой вытерла испарину и уселась за стол.

Барсиф поражался тому, насколько Радис отличалась от своей тётки. Словно чужие люди. При должной внимательности можно было отметить и общий тип фигуры, и небольшую схожесть чёрных глаз, и сопоставимый профиль. Но вот характер! Барсифу казалось, что раз увидев и одну, и другую он мог бы с уверенностью сказать, что эти женщины не найдут общего языка.

– Слышали, сегодня драка была. Говорят, из-за бабы какой-то, – пространно сказала мачеха.

Барсиф рассмеялся про себя – не из-за «какой-то», а из-за конкретной. Более чем конкретной.

Уснат тоже ничего не ответил. Глаза женщины недобро сверкнули, её губки сжались в одну линию. Барсиф отлично знал, что дальше будет – она начнёт беситься. Найдёт любой повод, только бы вывести отца из себя. От чего-то ей подобное очень нравилось. Можно сказать, что это было увлечением мачехи, как вязание и плетение.

– Слышали, что теперь капальщица будет проверять погодок порченки? Ну или тех, кто на год-два старше или младше. И тебя, наверно, проверят.

– Пусть проверяют.

– Отстригут тебе локон – плешивинка будет. Ой, как некрасиво выйдет.

Она потянулась к мокрой кудряшке, подцепила её тонким пальцем и покрутила. Барсиф озадаченно отстранился. Теперь все его мысли занимал неожиданный жест.

Именно за нездоровую любовь мачехи к внешности Барсифа одна девчонка когда-то и прозвала его Сынкой. С детства не было и дня, чтобы женщина, которая когда-то решила поставить себя рядом с главой семейства, не потянула мальчика за щеку или за волосы, чтобы не подкралась с расчёской.

– Сыночка, сыночка, – приторно щебетала она над ним.

Пасынок.

В компании детей смеялись над ним, и тогда Радис, вышла вперёд:

– Сынка. Барсиф Сынка!

Она так мерзко произнесла это, что Барсифу в тот момент стало нестерпимо стыдно. Потому что и интонация, и брезгливое выражение лица – всё попало в точку.

– В кудрях не видно, мама. Извините, я устал. Пойду спать.

Недобрый и обиженный взгляд женщины обжигал. Будь Барсиф более совестливым, то точно бы пожалел о сказанном.

Сынка поднялся в комнату и закрыл за собой дверь на ключ. В полутемной комнате его мысли наконец обрели ясность. Он, совсем растеряв терпение и осторожность, стал собирать вещи.

***

Глухое серое утро неожиданно показалось на верхушках деревьев. Барсиф вздохнул и ещё раз осмотрел себя. Его ноги были все в дорожной пыли, на пластинах ногтей прирос панцирь плотной грязи. Тонкая рубаха разодралась на боку, а в мокрых от тумана волосах намертво застряла разная лесная мелочь.

В просвете между деревьями уже виднелось поместье Сфета. Отсюда не было понятно, проснулся ли там кто-нибудь из слуг. Усталость упала на его плечи, уговаривая посидеть ещё несколько минут.

От города до поместья не больше получаса пешком по главной дороге. Барсиф ушёл ночью, в свете луны. Боясь погони, решил пойти по «короткой» дорожке, и он бы не заблудился, но вот только поскользнулся на краю какой-то ямы и кубарем укатился в неизвестность. Парень ударился головой, а очнулся уже в кромешной тьме.