Приехав в СССР из Германии, я узнала, что у нас есть родственники. Причём их немало по двум ветвям.

Папины поселились в Рыбинске. Здесь ценилась династия Багудиных: оба брата стали инженерами, старший, Александр, был зав. цехом, а Борис был зам директора авиационного завода.

С маминой стороны всё оказалось намного запутанней. Её родителей уже не было в живых. Осталось лишь несколько фотографий. Старшая сестра Виктория и старший брат Леонид жили в Ростове-на-Дону. Видела я только Викторию, она приезжала в Москву пару раз. Она носила смешную фамилию Пузикова и была гранд-дамой и заядлой модницей. Приезжала она в Москву одеваться, как-то это смешно называлось – экипироваться, словно она была всадницей и ей нужны были форма и эполеты. Муж её, очень добродушный дядя Серёжа Пузиков, сразу понравился: привёз мне при первой встрече конфеты и шоколадки. И вообще, видно, умел он обращаться с девочками. Был он в то время первым секретарём Липецкого обкома партии, и работа у него была нервная. И вот через некоторое время мы все узнали, что у него случился инфаркт. Лежал он в Кремлёвке, а к нему, несмотря ни на что, приходили посетители решать срочные рабочие вопросы. Мама всё повторяла: «Он же с инфарктом, ему нельзя нервничать, зачем их пускали, как так можно!» Его уход её сильно вымотал, она горевала. Видно, он ей тоже нравился. Потом, повзрослев, я узнала, какой он был добрый человек.

В Москве жил лишь мамин младший и любимый брат Валерий. Они с мамой были чем-то похожи: общительные, курчавые, смуглые и меньше ростом, старшие же были словно другой масти, более высокие и белокожие. Жил Валера где-то в другом конце города, и мы стали иногда ездить к ним, а они – к нам. Помню, что на метро и далеко. Потому что я иногда, утомлённая, даже засыпала в вагоне. Жена Валерия, красивая тётя Люда, была на контрасте с ним блондинкой и первым взрослым, который со мной разговаривал по душам. Была она племянницей Сергея Есенина. Во всяком случае, литературный подход в ней чувствовался. И вот маминого брата внезапно не стало, убило электрическим током. Он был ещё совсем молодым.

О том, как трагически разбросало остальных членов и родственников семьи Хаджиновых (мамина девичья фамилия), я узнала только взрослой. Капля за каплей приходила информация. Потом нашлась и мамина тётка, тоже в Москве. Она приезжала и говорила что-то маме полушёпотом, по секрету. До меня долетали только отдельные фразы и слова. Ясно было только, что это большой секрет.

А секреты я любила и берегла. Любимое занятие тех дней: найдёшь во дворе битое оконное стекло (какая удача!), выкопаешь в укромном месте под кустом ямку, разложишь на дне ямки цветную обёртку от конфеты, красиво на ней выложишь всякие декоративные мелочи – камешек, листок, цветочек – и сверху всё накроешь стёклышком. Прикопаешь и заметишь место. А потом девчонкам во дворе доверительно: «Пойдём. Я покажу тебе свой секрет!»

Едем из Москвы на поезде в Глебово на Волге (мне пять-шесть лет). Вот оно! Вышли. Помню, это была очень короткая остановка, минутная или по вызову (как сейчас). Надо было успеть сойти на этой стороне Волги, перед мостом. Кобостово. Сошли. Нас встретил папин младший брат Сергей с конём, впряжённым в телегу. В неё поместили чемоданы и дальше шли пешком. Совсем другой, не городской ландшафт. Природа и простор. Идём практически вдоль берега Волги. Кругом лес: сосны, жёлтый утрамбованный песок дороги… Тепло. Непривычная округлая речь с ярко выраженным «о». Вот уже почти рядом. Дошли-доехали.