А хмурый сосед по камере прилип как банный лист с душевными разговорами и поначалу казался таким заботливым и душевным, что Фэд ему почти поверил. Хмурый всё расспрашивал его о жизни, о семье и прочей бытовой чепухе, рассказывал о себе, о том, что тоже ненавидит этих пузатых, которые угнетают простой народ. После двухдневного пребывания хмурый объявил, что его могут скоро выпустить, потому что на него у них почти ничего нет. Сказал, что как вернётся домой, так сразу сообщит ребятам, что здесь страдает парень, волевой боец, правильный товарищ, и как бы между делом спросил:

– Кому сообщить о тебе, товарищ?

Фэд встрепенулся и не сразу ответил. Ему показались слишком подозрительными эти ласковые, участливые слова хмурого.

– Некому обо мне сообщать, – тихо ответил он и заметил некоторое замешательство хмурого, который, наверно, не ожидал такой скрытности от молодого парня.

– Ну ладно, некому так некому, – пролепетал сосед и удалился к себе на койку.

А на следующий день задержанный снова сидел перед следователем и молча вспоминал услышанный ранее стих:

– Вы что-то сказали? – спросил Вил.

Фэд покачал головой, вздохнул и проворчал:

– Сидим, отдыхаем, а ни попить, ни закусить. Где человек, который…

– Который в этом раю может нам что-то подать? – продолжил Фэд. – Никого, хоть кричи.

– Да-с, запропастились помощнички! – проворчал облысевший. – Не то что раньше. Раньше бывало… – Он мечтательно покачал головой, взглянул куда-то вверх и, легко вздохнув, произнёс: – Был порядок. А сейчас…

Фэд в знак согласия кивнул и решительно добавил:

– Революционный порядок. Железная рука революции правила. – Он резко поднялся с кресла и гаркнул: – Эй, человек! Подь сюды!

Через полминуты появился тонкий человек и, кивнув, что-то спросил на чужом языке.

– Вина! – гаркнул Фэд и подозрительно уставился на вошедшего.

Тонкий человек понял, о чём его просят, и, видимо, спросил, какое вино требуется.

– А подай-ка нам, голубчик… – Фэд на несколько секунд задумался, а затем с лицом ехидного человека произнёс: – Хересу нам… – Он саркастически сморщился, словно предчувствуя фиаско тонкого человека, и добавил: – Де-ла-Фронтера.

Тонкий человек замотал головой, показывая, что такого вина у них точно нет, и забормотал, перечисляя другие марки.

Фэд, весьма довольный ответом, громко заговорил, показывая, что ему надо такое вино, чтобы в животе было хорошо и в голове тоже, и чтобы вино ударяло в голову, а там было бы приятно и весело. Он поглаживал живот, стучал по голове, изображал брызги эмоций, жестикулируя руками и пофыркивая губами. Тонкий человек в конце концов произнёс: «Кава» и вопросительно уставился на Фэда.

– Кава, кава, – повторил Фэд и проворчал: – Ничего не понимает. Интересно, что принесёт?

Через несколько минут собеседники откушивали игристое и Вил, оторвавшись от бокала, произнёс:

– Местная шампань.

– Нормальная шипучка, – согласился Фэд.

– Шипучка, – повторил Вил и подумал, что там, в деревне, таких вин не было, а была самогонка. Когда-то в каждом дворе самогон готовили впрок, к свадьбам, к праздникам, а то и так – ведь положено после баньки пропустить пару стопариков хлебной водочки собственного изготовления. А после, когда уж Вил пацаном наведывался к тётке, самогона мало готовили – некому потреблять было, одни бабы на деревне остались.

Бывало, зайдёт к тётке бригадир побалагурить с гостями, да и задержится за столом. Примет самогоночки – и пошёл разговор о том, о сём, а как не одну стопку искушает, так на песни его тянет. Всё больше короткие частушки исполняет скороговоркой, веселит сам себя и гостей тёткиных.