Смейся, смейся…

Паркуемся наконец возле моего дома, глушит машину. Обходит и открывает дверь, подавая мне руку. Уже в каждом жесте подвох жду. Не знаю чего и ждать.

Но руку подаю.

Артем тянет на себя, помогая выбраться. А, когда встаю на ноги, резко дергает на себя.

Вжимает. Свободной рукой притягивает за поясницу и на полном ходу вбивается мне в рот языком. Скользит по моему.

Второй рукой сжимает грудь. Мягко, как массажист, или гинеколог… , нет маммолог…

Теряю контроль над ситуацией… Всё эта тахикардия проклятая…

Упираюсь руками ему в грудь и хочу отпихнуть, но его только заводит, сильнее сжимает меня. И тело топит в том, как нагло и умело это делает. Но разум-таки берет верх.

Поднимаю ногу и заезжаю ему коленкой между бедер. Не сильно прикладываюсь, чтобы при желании оставил после себя еще потомство. Но Женю запомнит.

– Ау… – отпускает меня тут же и прикрывает руками хотелку свою. – Нормальная ты?! - с трудом выдыхает, сдерживая боль.

– Я же сказала, что у меня парень есть.

– Ммм… – кривится от боли… – Я решил, ты это придумала.

– Нет, не придумала.

– И он ждет тебя дома?

Не ждет. Но для тебя…

– Ждет.

– Какой хороший и правильный мальчик, – усмехается и на губы мои смотрит, которые горят.

– Не то что ты.

– А я не хороший, – мотает головой из стороны в сторону. – Я лучший.

– Корона от гордыни не лопнет?

– Охуительность - это не грех, а дар Божий.

– Там, наверху, – киваю в небо, – когда раздавали, ты явно больше одного раза в очередь становился.

Усмехается, прикусывая губу. И мне, блин, тоже хочется его за эту губу больно укусить, чтобы больше не прикасался ко мне и руки не распускал.

К терапевтам с именем Артем я точно никогда в жизни не обращусь.

Ольга Тимофеева "Диагноз. В самое сердце"

5. Глава 4

Артем

– Коршунов! – киваю молодому ассистирующему хирургу. – Дефибриллятор готов?

– Да.

– Двести джоулей!

– От стола! Разряд! – Коршунов прижимает ложки дефибриллятора к груди молодой девушки.

Не помогает.

– Давай триста.

– Швы могут не выдержать, – умничает Коршунов.

– Триста я сказал! Выдержат.

- От стола! Разряд! – Выполняет укзаание.

Сердце замирает. Никакой электрической активности, обмякает как промокший бумажный пакет.

– Кровь приливает, – Коршунов тыкает пальцем в сердце и желудочки в ответ сокращаются.

– Слишком медленно. Шприц с адреналином!

Анестезиолог Горский делает инъекцию, и сердечная мышца тут же оживает. Сердечный ритм ускоряется, давление растет.

Сука с косой прямо дышит мне в затылок. Ничего, еще поборемся…

– Сом, давление растет. Слишком быстро.

Твою мать.

Та область аорты, куда только что установили катетер, не выдерживает и срывается.

– Вот дерьмо, – не сдерживается Горский.

Кровь фонтаном, не рассмотреть ничего, поэтому пальцами нащупываю отверстие, чтобы заткнуть. Сердце на глазах сдувается, но работает на адреналине.

– Вливаем кровь, – командую Гору.

Понимает с полуслова и уже наготове. Один пакет заливаем.

Но жизнь утекает как песок в песочных часах.

– Второй лью, – проговаривает нам свои действия Гор.

Действие адреналина в какой-то момент прекращается и сердце останавливается.

Теперь уже навсегда.

– Время смерти, – смотрю на часы, – одиннадцать двадцать. Произношу и отступаю от стола.

На Горского. Тот пожимает плечами. Мы сделали, что смогли.

Коршунову киваю на выход.

На ходу стягиваю перчатки, грязную одежду в крови.

Выходим молча из операционной.

Выдыхаю и понимаю, что хочу пить и в туалет. Сначала в туалет.

– Говорят, у нее ребенок остался. – Вздыхает Коршунов. Молодой еще. – Куда его теперь?

– Родственники заберут или в детдом.

– Вы так спокойно говорите об этом, девушка молодая умерла.