Я серьезно посмотрел на друга.

− По-моему, общение со мной дурно на тебя влияет.

Он заулыбался, словно я отвесил комплимент:

− Ты меня прощаешь?

− Нет! − улыбка завяла, − Я и не сердился. Да ладно, подумаешь! Мои собственные планы не имеют никакого значения. Всего-то дел: сходить к Двалину и забрать диадему. Он ведь их даром раздает!

Сильвар приостановился и озадаченно воззрился на меня.

− Ты сейчас шутишь? Никогда не могу разобрать, когда ты говоришь серьезно, а когда смеешься! Двалин тот ещё скряга! У него снега зимой не выпросишь! За Диадему Справедливости он вполне может все Неблагое царство потребовать!

Я вздохнул: нет, не понять этому поборнику праведности, что значит сарказм. Учу его, учу…

− Что делать? Одно радует: у Альтура те же проблемы.

− И я не могу с тобой отправиться – помощников запрещено брать!

− Так, иди и угрызайся в одиночестве! Не нужно мне сыпать соль на раны!

− Прости!

Он виновато опустил голову и пошел к сестре, которая как раз произносила тост:

− За мирные времена и вечное процветание Неблагого Двора!

Не грех за такое выпить: я поискал глазами мрачного клурикона[8] со скошенными к носу глазами, пробирающегося с пьяной сноровкой между танцующими парами, пошатываясь несшего поднос, уставленный бокалами ревенёвого вина. Сделал глоток: приторная сладость устремилась в горло, оставляя привкус трав и цветочного нектара на языке, согревая внутренности теплом майского полдня.

− Я вызываю на песенный поединок! – разнеслось по бальному залу. С трудом сфокусировал глаза на канареечно-жёлтой фигуре Лютика, барда светлых – неужели уже закончился третий бокал? Надо взять четвертый!

− Принимается! – Макрель благодаря юному лицу, не вязавшемуся с седыми волосами, в расшитом серебром черном кафтане с пуговицами в виде черепов по сравнению с ним походил на ангела смерти, − Вызывающий выступает первым! А чтобы сделать поединок более интересным, предлагаю разыграть фанты: кому кто выпадет, тот и назначит тему для песни.

Лютик заметно сдулся, но через мгновение гордо поднял голову:

− Согласен!

Тут же, словно из-под земли появился Дулли, со своей тыквой, на этот раз полной каких-то мохнатых коконов.

− Судьбу свою ты выбирай! Нам песню поскорей сыграй! – завопила его голова, зажатая под левой рукой.

Лютик, содрогнувшись, с брезгливой гримасой ткнул пальцем куда-то внутрь ухмыляющейся вырезанным ртом тыквы.

− Нет, так не пойдет! – гаркнул Дулли, − Достань свой кокон и покажи всем!

Бард стиснул зубы, держа двумя пальцами личинку, которая вдруг начала извиваться, вылупляясь. Лютик стойко выдержал рождение ярко-желтой, под стать его помпезному костюму бабочки, которая немедленно вспорхнула, кружа по залу над толпой придворных обоих Дворов. Я повернулся к ним спиной: куда подевался этот гнуснорожий клурикон с вином?

− Фант ваш! − раздалось за спиной сразу несколько голосов.

− Эй, как там тебя? Кто видел клурикона-виночерпия? – громко позвал я.

− Сэр Люк, сначала назови фант! – ко мне подошел Макрель, − Да ты, батенька, изволил нализаться!

− Но-но! Что за манеры! Не нализаться, а взвеселиться, слегка разогнать кровь!

− Фа́нт, взвеселённый разогнавшийся сэр! – напомнил Макрель в нетерпении притоптывая ногой. Не бард, а тюремный надзиратель, право слово!

− Нет, принц датский, Гамлет, скорбящий по Офелии! – ругнулся я под нос, − Почему я́ должен называть фант?

− Все слышали? – поднял голос мрачный менестрель, − Скорби по Офелии!

Лютик задумчиво стал перебирать струны лютни, извлекая один за другим благозвучные аккорды.

− Дается время на раздумье? – спросил он.

− Один танец!

Сидящие на оркестровом балконе шестеро тилвит тэг немедленно заиграли на арфах развеселую джигу, звучавшую в их исполнении также мрачно и таинственно, как все остальные мелодии. С моей головы вспорхнула бабочка-жеребьёвщица, унесшись куда-то вверх.