Не прекращая отчаянного сопротивления, он ещё раз позвал Джей, но уже громко. Ответа вновь не последовало. Наконец, сообразив, что с его речевым аппаратом какие-то нелады, принялся с усилием двигать языком и челюстью, заодно выплёвывая особо наглую живность.

Инструмент разговора оказался толстым и на редкость неповоротливым. Возникало ощущение, что в язык всадила жало пчела и он опух, превратившись в чужеродный кусок мяса во рту, который, тем не менее, просто взять и выплюнуть, как муху, не получалось.

Найдя для себя единственный выход в сложившейся ситуации в виде просеки, обеспокоенный «потеряшка» решил вернуться на поляну. Притом бегом, стараясь оторваться от агрессивных преследователей. Там, к своему облегчению, он и обнаружил цель погони.

Белобрысая, которую, в отличие от него, никто не кусал, сидела на том же месте и в той же позе, словно ничего не произошло. Но запал ярости был исчерпан, и ей на смену пришла растерянность. Дима подошёл, сел напротив и, продолжая почёсываться, добивая остатки ползающих по телу тварей, с интересом заглянул Джей в мордочку, покрытую светлым пушком волосиков.

Ему показалось, что черты потусторонней бестии несколько изменились. Хотя тут же отметил, что в темноте на дороге он её как следует не разглядел. А в образе светящегося ангела вообще черты были смазаны. Тем не менее что-то узнаваемое всё же угадывалось. Белобрысая была спокойна и расслабленно улыбалась, следя за его действиями.

Наконец Джей поднялась, отряхивая с попы траву, и встала перед ним в полный рост. Только тут Дима с изумлением осознал, что они оба абсолютно голые. Ну, если не считать бурной растительности. Хотя и не такой густой, как у настоящих приматов.

Сказать, что эта самка «недообезьяны» произвела на него возбуждающее впечатление, – значит откровенно соврать. Она имела фигуру и все половые женские принадлежности в состоянии подросткового зачатия, напоминая «гадкого утёнка».

Вместо грудей – два опухших прыща в стадии воспаления. Талия, как и задница, отсутствовала, формируя тушку в виде плохо обработанной доски. Руки вытянуты до колен. Ноги укорочены до безобразия. Маленькая круглая голова на несуразно тонкой шее. Два лопоухих локатора ушей, торчащих в плоскости нормали. Одним словом, красота неописуемая. Потому что описывать стыдно.

Дима, после критичного изучения псевдоженской особи, сделал неутешительный, но при этом исключительно мысленный вывод: «Мля. На такой не сексу обучаться, а стойкую импотенцию зарабатывать», при этом напрочь забыв, что она может подслушивать.

– А ты себя-то хорошо рассмотрел? – скривилась в презрении Джей.

– Ак не сесно, – взорвался в негодовании рыжий, вскакивая и с ожесточением принимаясь гонять кусок мяса во рту, стараясь его хоть немножко размять, сделав более покладистым.

– Честно, – обрезала белобрысая, – и не мучай свой отросток за зубами. Здесь все так говорят. У тебя даже лучше получается, чем у особей местного анклава. Да и говорить тебе необязательно. Просто думай. Я услышу.

– Но эо не павино, – продолжал возмущаться Дима, стараясь как можно чётче проговаривать буквы. – Ты зе мозес сдеать, шоб я говоил номано. И пеестань подсушивать мои мыси!

– Ди, – вздохнула Джей, усаживаясь на кочку и показывая рукой, чтобы он тоже где-нибудь пристроил задницу. – Я специально высадила нас в этом безлюдном месте. И, прежде чем тебе влиться в дружный коллектив себе подобных, прочитать небольшой вводный экскурс по особенностям наших с тобой взаимоотношений.

Дима резко сменил эмоциональный окрас поведения. Он успокоился, сел и приготовился слушать. В очередной раз отметив странную реактивность смены настроения. Предположив, что эти перепады как-то связаны с особенностями нового организма, он постарался задавить всякое проявление чувств на корню силой своего интеллекта. Мозги, слава тебе яйца, оставались родными и принадлежали особи двадцать первого века, утяжелённые как минимум корочкой диплома о высшем образовании. Хотя сколько там эта корочка весит. Джей тем временем начала: