Тётя Валя научила нас всех тому, что даже мой папа не умел делать, – она научила нас играть в прятки. Вы думаете, что ж в этом такого? Все дети играют в прятки. Да, все дети умеют, а мы с Любой и мой папа – не умели, так как слишком легко по мыслям находили спрятавшегося. И весь смысл игры – пропадал. Тётя Валя показала нам, как поставить защиту своим мыслям, оказалось – это очень просто, достаточно мысленно «посадить себя в кастрюлю и накрыть сверху крышкой». Тогда ни сам ничего не слышишь, ни тебя никто не слышат, и можно играть в прятки. А ещё можно мысленно провертеть в стенке кастрюли маленькую дырочку, – тогда сам слышишь, а тебя по-прежнему никто не слышит.

Однажды папа услышал, как пастух играет на рожке. Это ему так понравилось, что мне пришлось идти к пастуху и узнавать, где можно достать рожок. Оказывается, пастух делал его сам, так что и для нас он сделал такой же. Теперь папа иногда уединялся на какой-нибудь полянке и, уже в человеческом виде, пытался разучивать на рожке некоторые мелодии.

Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Я помню своё последнее лето детства. Мне уже исполнилось семь лет, осенью – в школу. Погода была дождливая, Любочки не было. Она закончила уже пятый класс, и её отправили со всем классом на сельхозработы. Мама была грустной и молчаливой – у неё болела голова. Мы с папой ушли в наш любимый лес. Было сыро и холодно, и папа сказал, что надо развести костёр. Я не знал, как разводить костёр без спичек, и папа показал мне, как мысленно тянуться к невидимому солнцу и, словно лупой, фокусировать его лучи в нужной точке. Мне это очень понравилось. Мы с ним тренировались, наверное, целую неделю, пока у меня немного стало получаться.

А потом в дождливый серый день мы опять оказались в городе. Я думал, что завтра мама поведёт меня в школу, но она меня не повела, – она совсем заболела, и я остался дома, чтобы ухаживать за ней. К нам ходили врачи и осматривали маму, звонили с работы, беспокоились о каком-то отчёте. Мама кратко отвечала и опять лежала безучастная, только просила менять тряпку с холодной водой у себя на голове.

Так прошёл сентябрь, а в октябре опять пришёл врач и предложил маме лечь в больницу на операцию. Он говорил, что операция маме обязательно поможет, но мы-то с отцом видели его мысли. Врач был уверен, что мама скоро умрёт, и ему было очень интересно узнать, какая болезнь угнездилась в её голове.

Старая, полустёртая фотография – это наш нелепый старинный дом на краю города. Слева, на третьем этаже, – мой балкон, за ним – пожарная лестница, по которой, трепеща от собственной смелости, я много раз тайно ночами спускался во двор дома… Я люблю ночь, её тени и запахи… Это, наверное, у меня от отца…

Но вернёмся в тот грустный день, когда умирала моя мама, а я в отчаянии не знал, что делать. Папа тоже был рядом …, наконец, он решился!

Он опять принял человеческий облик и подошёл к маме. Маме было так плохо, что она даже не удивилась:

– А Рашка? – только и сказала она, и опять закрыла глаза.

– Разрешишь ли помочь тебе? – спросил папа.

– Делайте, что хотите, – ответила мама.

И мы стали делать, что хотим, а именно, папа попросил меня сесть рядом с ним и мамой и взяться за руки. Потом он сказал:

– Я буду кое-что делать, а ты, сынок, ничего не делай, а только как бы поддерживай меня, давай мне силы.

Так мы соединились, – и вдруг я почувствовал, как при соединении возникло новое существо: не папа и сын, а папасын. Это новое существо было вчетверо сильнее, чем каждый из нас по отдельности.