Он смотрел, как ее пеленают, и странные мысли приходили ему в голову. Они не казались ему тогда противоестественными, стыдными, но он не мог бы никогда пересказать их никому. Крохотное существо, едва явившееся на этот свет, уже запрограммировано на плотскую любовь. Оно будет зреть, чтобы принять в себя живое семя, взрастить его в своем теле, чтобы тоже отторгнуть и дать толчок следующим движениям. И нет этому конца. Вековечная цепь соитий страстных и отчаянных криков делают беспредметными рассуждения о смысле бытия, философских значениях понятий пространства и времени. Бесконечная жемчужная нить, переплетаясь с другими, образует вибрирующую сеть, покрывающую этот мир присно, ныне и во веки веков…

Анюта сидела рядом с ним на переднем сиденье. Тоже о чем-то думала, о своем. Стала потихоньку сползать, засыпая… Герман остановил машину, взял ее на руки и велел Борису пересесть вперед. Борис был отчего-то недоволен, но возражать не стал, покорно пересел вперед. Герман устроил Анюту на заднее сиденье, голову положил на колени Антону. Анюта вытянулась во всю ширину салона, волосы разметались по коленям Антона, рука свесилась вниз. Машина вновь тронулась. Антон всю дорогу сидел не шевелясь, боясь побеспокоить Анюту, и как зачарованный смотрел на ее локоны…

Они едва не проскочили поворот, Герман резко тормознул, Анюта стукнулась головою о дверь. Антона передернуло. А Борис посмотрел злобно на Германа, по-бабьи затряс руками, но ничего не сказал.

– Папа, где мы? – Анюта на мгновение подняла голову. – Что происходит?

– Ничего не происходит. Спи. Я разбужу.

Все лето стояла страшная жара. Я жил в пустующем деревенском доме моей двоюродной сестры. Дом стоял в самом дальнем конце села, ко мне никто не приходил, раз в несколько дней я ходил в магазин, покупал буханок пять черного хлеба и молоко в квадратных упаковках…

Я привез с собой блокноты и карандаши, собирался писать последнюю книгу. В ней я намеревался выразить все, что только мог, после этого, полагал, все будет сказано.

Эпизод за эпизодом я перебирал в памяти ушедшую в прошлое жизнь и пытался определить, как дорого все это стоит. Вновь приходили сомнения – вся ткань минувших событий напоминала покрывало, траченное молью. Выходило – писать не о чем, и мое сидение на даче напоминало мне очередную дыру в этом покрывале. Сны, зачастую выдуманные, становились моей реальностью. И не хотелось расставаться с ними…

Я ни с кем здесь не общался, не видел вокруг ни одного человеческого лица. Однако странным образом в мою жизнь стали вторгаться живые существа. Они заполняли пустоты, образовавшиеся после того, как я покинул привычный мир.

Дождей с начала мая не было, живые твари не впали в анабиоз, они были активны в самое полуденное пекло, я подозревал, что эта активность была связана как-то со мной, с моим присутствием в этом месте. Огромное количество жучков и паучков сновало по дому и двору. Каждый день на пути в деревянную уборную меня встречала приблудная кошка, черная с коричневыми подпалинами, она злобно шипела на меня, не хотела уступать дорогу, в ее глазах горела желтая злоба. Она готова была броситься и исцарапать мне лицо, я терялся от этой ненависти, не находил ей объяснения, старался обойти кошку. Слышал ее злобное шипение в кустах, когда часами сидел неподвижно на веранде.

Она заставляла вспоминать детство, которое было заполнено войнами, в том числе с соседскими кошками. Эти твари всегда меня не любили, и я отвечал взаимностью, дело доходило до жестоких казней, хотя в те времена ничего мне не было известно о сатанизме, о кошмарных ритуалах жертвоприношений, кои начинаются с котят… чаще всего ими и заканчиваются…