– Куда подевалась твоя интеллигентность? В пьяном виде ты похож на неандертальца, на обезьяну! Посмотри на себя! Ты же животное! И куда подевалось твоё преклонение перед Западом?! Может, я его с окурками подмёл?! Ты же ещё вчера был готов заглядывать им в рот, подстилкой стать, ботинки лизать, потому что они де – великие нации, а мы де – дерьмо! А сегодня про ковбоя с паспортом мне базаришь.

– Твари мы! – опустившись на табуретку и вцепившись в волосы, отрешённо произнёс Волоколамов, и подбородок его задрожал. – Водку третий месяц жрём, всех баб в общаге уже того. – В глазах Леонида вскрылись реки, начался ледоход, но пока ни одна капля не вышла из берегов. – Я хотел стать государством в государстве, Лёха. Передвижной державой, самодостаточной единицей. Вы всё время упрекаете меня в холодности, а это была всего лишь независимость, территориальная целостность страны, которую я годами создавал внутри себя. Государство – это машина, оно по определению бездушно. – На глазах Леонида выступили слёзы. – Машина может сломаться, но боли при этом чувствовать не должна.

– Должна, но не обязана, параноик. Давай разнойся ещё, – бросил Левандовский, с неудовольствием почувствовав, что после слов друга у него самого на душе заскребли кошки. – Книг-то развёл, яблоку негде упасть. Я бы на твоём месте…

– И ведь как с инстиком-то нам повезло, Лёха, но никто не ценит, – перебил Волоколамов. – Ты видел, что некоторые преподы на парах вытворяют, какие мысли пытаются в нас заложить. О долге, чести, общественном благе, гражданском мужестве говорят. И это в провинциальном-то ВУЗе! Не в столичном, в заштатном! Нонсенс. Я не ожидал, совсем не ожидал, хотя помнишь Пузыря с Митрохой… Они намекали.

– И я рад, что в Москву или Питер поступать не поехал. Там сейчас в большинстве своём золотая молодёжь учится, а мне с ней не по пути. В настоящий момент в столичных ВУЗах готовится элита, которая уже не будет иметь ни малейшего понятия, что такое народ. Нет, это вовсе не значит, что выпускники МГУ, выучившись за родительские деньги, выйдут из стен своего учебного заведения бесчестными и глупыми. Нет, я не о том. Одновременно с нами на исторической арене появятся, может быть, умнейшие, компетентнейшие и образованнейшие люди, но их оторванность от народных истоков будет настолько велика, что мы столкнёмся с дипломатами для дипломатии, политиками для политики, экономистами для экономики, юристами для юриспруденции. В общем, вращаюсь в своём богатом и интеллектуальном кругу, а про простых людей ничего не знаю и знать не хочу. Народ будет казаться им спивающимся иностранцем, с которым они по какой-то нелепой случайности проживают на одной территории. Их даже судить за это нельзя… А вспомни девятнадцатый век, Лёнька. Вспомни, как кипели универы обеих столиц, как на каждое событие в жизни страны отзывались. Во многом, конечно, тогда заблуждались студенты, но боролись же, не было у ребят равнодушия. С преподами действительно повезло. К примеру, взять Иванковского. Это же сколько литературы надо для одной только лекции по «Политологии» перелопатить, чтобы довести до нас самую объективную и важную информацию под запись. Тонны, блин! Тонны! И так ведь он каждый раз готовится. А где благодарность?.. Ему в прошлом году за принципиальность на экзаменах тачку изуродовали, на дверцах новой машины «КОЗЁЛ» и «СУКА» в отместку написали. – Левандовский хмыкнул. – Я бы ещё мог понять, если бы просто колёса прокололи, а то ведь мужику тойоту перекрашивать пришлось. Бешеные бабки. Узнаю, кто нагадил – мало не покажется.