– Нужно было строго контролировать ученых, – раздраженно бросил Вахтов. – Что хотят, то и творят!

– Мы их накажем, господин старший майор, – пообещал скопидом Загладин. – Лишим финансирования на полгода.

К дворцу приближалась толпа горожан, сопровождаемая полицейскими в шортах и пробковых шлемах. От вида горожан у Вахтова полезли на лоб глаза. Женщины шли в купальниках – нашли, наконец, возможность в них покрасоваться – мужчины в набедренных повязках и соломенных шляпах.

– Но это даже не эллины, это какие-то бушмены на первомайской демонстрации, черт возьми!.. – вскричал старший майор.

– Они не знают, чем отличаются римляне от бушменов, – объяснил Мямлин. – Необразованный у нас народ.

– Потому что нет министерства культуры.

– Создадим, – пообещал председатель правительства. – Найдем деньги и создадим.

– Не найдете, денег нет! – воскликнул Загладин. – Я лично искал. Весь кризисный фонд казны истрачен на шлемы полиции.

– Попробуйте создать министерство без особых затрат, – посоветовал Мямлину старший майор. – На энтузиазме творческой интеллигенции.

«Ну да, держи карман шире, – иронично подумал Загладин. – Интеллигентность не тот дефект, который превращает человека в бесплатного энтузиаста».

Из часовни слуги вынесли гроб из красного дерева. Гроб водрузили на катафалк, оркестр заиграл похоронный марш, и процессия тронулась.

Шли по центральному проспекту, уже переименованному из проспекта Перестройки в проспект имени Скрепина. Горожане торчали в окнах домов и на балконах, любовались красочностью процессии. Впечатляющая, надо признаться, процессия. Сразу позади катафалка гвардейцы несли красные подушечки с орденами губернатора, счетом двести шестнадцать. За ними ехали члены правительства на бричках с задрапированными черным крепом бортами. Из уважения к покойнику министры управляли бричками сами и стоя. За ними чиновники несли венки, равные количеству орденов. Главный редактор газеты Канарейкин и банкир Фигин шли в рядах высших чиновников. Далее шли священники во главе с митрополитом и оркестр. За оркестром – население. Замыкали процессию двенадцать пар тяжелых коней, впряженных в лафеты. Дула пушек, установленных на лафетах, торчали вверх. На одном из лафетов сидел юродивый. Ворона летела над процессией и выла как деревенская плакальщица: – На кого же ты нас оставил, кормилец?..

– Лучше бы она призвала молиться, – шепнул митрополит Мямлину.

– Птица? – удивился Мямлин.

– Птицы тоже божьи создания, – ответил Егорий.

Немного вредила общему впечатлению от похорон жара. Белые простыни от жары не спасали, пот градом катился по лицам и спинам людей. Трубы, валторны, тромбоны и тубы оркестра издавали хрипящие звуки. Плакать, как велено, у людей не было сил. Кое-кто попытался юркнуть в переулок, но, наткнувшись на кордон полицейских, возвращался в процессию. Скрыться удалось только сообразительному библиотекарю Голлю, предъявившему полицейским справку врача, запрещающую ему находиться на солнце по состоянию здоровья.

– Врет, что немец, – убежденно сказал полицейский напарнику. – Очень уж хитрый.

Процессия появилась на кладбище и остановилась у нового склепа. Штукатурка склепа еще не просохла. На фронтоне блестела на солнце эпитафия. По обе стороны дверей склепа стояли гипсовые львы, покрытые желтой краской. В пасти львы держали листки с предупреждающей надписью «Осторожно, окрашено!»

Митрополит прочел молитву. Затем к гробу подошел Мямлин.

– Семен Семенович ушел от нас, и сейчас заслуженно наслаждается райским покоем, – сказал он. – А мы остались, чтобы, бережно храня память о губернаторе, справиться с вызовами реальности – измененном климате и провокационными слухами о конце света. Ибо великий человек завещал нам жизнь. Символично, что судьба наделила его фамилией Скрепин. Она скрепляла наше общество в прошлом, и должна скреплять в будущем. А будущее видится…