Елизавета замолчала, мы тоже не произносили ни звука. Первым очнулся Степан.

– Поправьте, если неправильно понял. Вы Елизавета Ручкина, та самая юная любовница Федора Павлова, биологического отца Ивана Зарецкого?

– Да, – всхлипнула женщина. – Фаина отняла у отца ребенка, себе его захапала! Жизнь всем исковеркала!

Я хотела возразить, что «жизнь всем исковеркала» юная Лиза, когда легла в постель с женатым человеком, да еще собралась родить ему ребенка, но сумела удержаться от замечания.

Степан продолжил:

– И что вы от нас хотите?

Судя по тону мужа, он тоже испытывал желание объяснить посетительнице, кто кому «жизнь исковеркал».

– Федора убил Михаил Петрович! – неожиданно громко произнесла Морозова.

Вот тут мое терпение лопнуло, я быстро напомнила тетке:

– До этого вы сказали, что настоящий отец Ивана скончался не так давно! А сейчас заявляете, что его лишил жизни директор ткацкого комбината.

– Вы неправильно меня поняли! – заныла гостья. – Осокин Федю морально уничтожил!

– Ужасный, жестокий, отвратительный человек! – простонала Елизавета.

– Каким образом Михаил Петрович сделал это? Нас интересуют факты, – остановил «плач Ярославны» Степан. – И мы до сих пор не понимаем, зачем вам понадобились.

– Дайте спокойно договорить, – прошептала Морозова. – Надо изложить все подробности, иначе и не поймете.

– Слушаем вас внимательно, – кивнула я и подлила гостье чай.

Елизавета глубоко вдохнула и продолжила говорить, мы со Степаном молча слушали ее. Если отбросить вздохи и жалобы на тяжелую жизнь, то суть такова.

Утром Лиза, понятия не имея о смерти Раечки, явилась на работу, как всегда, к восьми утра, начала уборку. Через некоторое время к ней подошла бледная до синевы Фаина и процедила сквозь зубы:

– В раздевалке грязь жуткая, наведи там порядок!

Ручкина поспешила туда, где переодеваются ткачихи, Зарецкая отправилась с ней. Когда женщины вышли на лестницу, Фая воскликнула:

– Нам на третий этаж!

– Раздевалки же на первом, – возразила Лиза.

– Мы идем к директору. Про грязь я для отвода глаз сказала. Шевелись!

У Лизы затряслись ноги, она поняла, что случилось нечто нехорошее.

Михаил Петрович встретил юную подчиненную неласково. Фае он улыбнулся, предложил устроиться в кресле, а на Ручкину глянул волком, заявил:

– Ты постоишь, беременным много сидеть не рекомендуется. – А затем обратился к Фаине: – Расскажи этой шалашовке[1], что случилось! Когда завершишь, разъясню, какая жизнь ее ждет!

Кто такая шалашовка, Елизавета не знала, но сообразила, что ее не похвалили.

Информация о самоубийстве Раечки упала Лизе на голову, словно топор палача. У девушки в прямом смысле слова подкосились ноги, она осела на ковер. Думаете, директор вскочил, помог ей подняться? Или Фаина бросилась к Лизе? Как бы не так! Михаил Петрович брезгливо поморщился.

– Нечего тут цирковое представление затевать! Когда с чужим мужем лежала, …., хорошо себя чувствовала!

– Любишь кататься – люби и саночки возить, – прибавила Фаина. – Собирайся!

– Куда? – насмерть перепугалась Елизавета.

Михаил Петрович встал.

– Туда! Шагай с Зарецкой! И помни: попробуешь удрать – непременно тебя, …, поймают!

Фаина привезла девочку на вокзал, там они долго сидели в зале ожидания, потом Зарецкая посадила беременную на поезд Москва – Ташкент. Удивительно, но билет давал право проезда в купе «СВ». Ручкина до того момента еще ни разу не ездила в таком вагоне, но знала, что там много-много людей.

Сейчас она оказалась в небольшом пространстве с двумя полками, на одной сидел хмурый Федор. Лиза оторопела, а Зарецкая криво усмехнулась.