Нет, ручку не возьму. Только стержень. А то люди будут горбатыми. Это необжитый лес. Спасибо, спасибо, что вы ручку подарить мне хотите, вам надо косточки посмотреть. Я подумаю, какой зверь. С этого момента будет болеть, следите. Необжитый лес, ветрянка, лисица, кальций.

Пенсионеры толпятся у входа в «Алые паруса», которые вот-вот должны открыться. Кассирши выносят букеты воздушных шаров и раздают их столпившимся. Сначала все охотно берут, как если бы это могло ускорить открытие.

Потом старушки устают держать шарики. Отдают внукам, но у тех есть свои. Тогда бабушки говорят более требовательно – деточка, возьми пожалуйста! Девочка нехотя берёт третий шарик – теперь красных больше, чем белых, и она ищет второй белый.

Вторым белым елозит по ступенькам женщина с ДЦП. Парень в строгой рубашке фотографирует свой шарик смартфоном.

Другой парень в джинсах скинни и со свирепым лицом ласково называет свою девушку с пластмассовым цветком в волосах пиздаболкой. Ей не обидно, но несколько неловко перед другими. Особенно смущается, когда он орёт в телефон «чё, бля» и уходит в сторону. Она демонстративно качает головой, влюблённо глядя ему вслед. На вид ей лет пятнадцать.

Словоохотливая старушка (вообще их всех точнее было бы назвать пожилыми женщинами – такие они тут, в Дорогомиловском районе, почтенные, небедные, улыбчивые) говорит, показывая на ближайшую многоэтажку, возвышающуюся над набережной: «Я живу тут».

Дальше улавливаю только обрывки – «строят дома, квартиры», «а больше у нас ничего нет», «ничего не производят в России, всё оттуда везут, так проще!», «никто на земле работать не хочет, одна торговля, ехали б в свои города, там бы».

Проходящая мимо девушка говорит своей спутнице: «Такая очередь, будто им тут бесплатно еду раздают». Толпа начинает нервничать, всё труднее выглядеть никуда не спешащими сибаритами, оказавшимися тут случайно. А когда, когда откроется? Не знаю, должен. В четыре якобы. Без двадцати пять уже. Неизвестно, стоим ждём.

Выносят новую охапку шаров, чтобы раздавать их на улице. «Вы уже товар показывайте, что нам ваши шарики», – не выдерживает одна из тёток. «Сейчас, – рассеянно отвечают кассирши, осторожно спускаясь по ступенькам, которых не видно из-за шаров, – осталось домыть полы».

Двое хромых в супермаркете. Один из них с палочкой и кривоглазый к тому же. Расплачиваются на кассе. За ними длинная очередь, им не хватает наличности, они прикидывают, не торопятся.

– Что пробивать?

– Один салат, одно пиво и оба круассана.

Отставляют второй салат и второе пиво. Но так тоже не хватает. Тогда оставляют и круассаны.

Теперь даже есть какая-то сдача. Хромой собирает мелочь в бумажник.

– Оставлю на чёрный день, – говорит.

– Чёрный день наступил сегодня, – недовольным тоном говорит кассирша.

Потом я вижу, как они вдвоём ковыляют на детскую площадку мимо занятых лавочек и усаживаются на качели. Сгущаются сумерки.

Напротив меня старушка с молитвословом и внук. Ему лет пятнадцать, копается в мобильнике.

– Так что нам повезло. А знаешь почему? – она складывает рупор из ладони и расписания, подносит его к лицу внука, я слышу слово «молитва».

– Вот как бывает! – говорит она громко.

Некоторое время она его не трогает. Потом достаёт листочки из отрывного календаря. Один из них – «О страхе Божием».

– Прочти, ну прочти ещё раз, – говорит она громким шёпотом, – пробеги глазами.

Внук смущённо отказывается.

– Вечером.

– А вечером ты не успеешь! Тебе советуют как лучше, а ты идёшь на поводу у себя. Потом жалеть будешь!

Не сразу замечаю усевшуюся напротив меня краснолицую женщину в ядовито-зелёной маске ныряльщика поверх очков.