«Сожалею, Ваше Высочество, но я должен идти. Дела не ждут», – твердо произнес граф, вставая первым с места и понимая, что дерзко нарушает общепринятый этикет.

«Ну так ступайте», – ответила девушка, – «И не забудьте, о чем вы договаривались. Да, и следите за женой».

«Прощайте, Ваше Высочество», – твердо проговорил Кристоф и вышел из ее покоев.

«Вот это я и ненавижу более всего», – думал он. – «В недавнем прошлом все были слишком напуганы, чтобы интриговать и преследовать свои интересы. Нынче начинается… И может обрести огромный размах»

Несмотря на все милости, которые ему волею государя выпали на долю, несмотря на то, что нынче наконец-то можно насладиться своим высоким положением и богатством, Кристоф более всего желал удалиться от двора, закрыться в деревне и вести жизнь, как можно более далекую от интриг, от вот этих своекорыстных принцесс, от постоянного диктата приличий, вымышленных власть предержащими для контроля над подданными. Его поступку бы удивились многие, подумали, что словно бы странная болезнь их какая-то охватила: его старший брат в прошлом месяце принес рапорт об отставке, без всяких объяснений взял и уехал в Курляндию. Перед этим он почти вечер пробыл у матери, что-то ей говорил наедине, и оставалось только догадываться, зачем ему нужно было поступать именно так. Кристоф даже не думал об этом и пресекал всякие расспросы Доротеи по этому поводу. Нынче он подумал, что стоило бы и ему последовать тому же плану. Только теперь уже поздно. Разве что служба позволит ему держаться подальше от Двора.

…Когда, оказавшись вечером дома, он прошел к Доротее, то сразу понял, что любой разговор с ней в нынешнем состоянии сделает только хуже. Она сидела на канапе и горестно плакала. Причину ее слез можно было не объяснять, однако Кристоф на всякий случай спросил:

«Что же случилось?»

Его супруга ничего не отвечала. Она словно не заметила его появления, глядела куда-то в сторону и продолжала рыдать, даже не думая вытирать слезы.

Слезы украшают девиц только в дурных романах, и Кристоф имел множество причин в этом убедиться самостоятельно. Лицо Дотти пошло алыми пятнами, губы некрасиво распухли.

Он присел рядом с ней на канапе и проговорил как можно спокойнее:

«Полно, Дотти, не надо так убиваться. Скажи, прошу тебя, что произошло?»

«Это все Ее Величество!» – отвечала запинающимся голосом Дотти. – «Ну что я такого сделала? Maman туда же… «Ах, вы непристойно ведете себя, не имеете права! Репутация вашего супруга пострадает от столь опрометчивого поведения».

«Понятно. Амалия не преминула рассказать государыне обо всем, даже и додумала от себя что-нибудь для красочности», – подумал Кристоф с негодованием.

«Моя репутация уже ни от чего не пострадает», – холодно произнес он.

«Между прочим, они должны были знать, что Рибопьер – твой адъютант и свой человек в нашем доме, а не какой-то случайный прохожий! И более того, я была с Анной! Что это значит – мне нельзя выйти подышать свежим воздухом? А от всех знакомых надо бежать, как от чумы?» – продолжала Дотти, и слезы снова брызнули из ее глаз. Злые слезы.

«Она не из тех, кто плачет от слабости – скорее, от избытка силы», – думал Кристоф.

«Я знаю, что случилось. Мне доложили. Не бери в голову», – спокойно произнес он вслух.

«И тебе уже доложили? Как будто я одна такая! Вот, полно дам замужних ездят куда угодно и общаются с кем угодно, а выговоры получаю я одна», – продолжала Дотти.

«К сожалению, мы имеем несчастье жить рядом со дворцом, а это значит, что за нами волей-неволей будут подглядывать все», – продолжал, как ни в чем не бывало, Кристоф.