При слове эксперимент он слегка морщится, а Юля вполголоса его поправляет: – тренинге, Герман Львович.
– Эксперимент, – упрямо повторяет начальник и смотрит на Юлию осуждающе, – это у вас там, в спортзале тренинги, а эти игры мозга это все большие социальные эксперименты. И участвовать в этом эксперименте планировалось отправить, – он откидывается спиной на стул для того, чтоб я мог видеть Юлию, – вот сотрудницу нашего отдела известную тебе госпожу Розанову. А она вот видишь, уперлась, и ехать отказывается. Ни в какую.
– Герман Львович, – Юлия начинает говорить, а я понимаю, что вот-вот стану свидетелем женских слез. А женские слезы меня не трогают. Меня они почему-то злят. Сам не знаю, отчего я так на них реагирую. С самого детства ловил себя на мысли, что буквально зверею, если слышу, как какая-нибудь особь женского пола начинает выть.
– Я тебя уже выслушал, – перебивает ее начальник, причем весьма бесцеремонным образом, – в общем, – теперь он обращается ко мне, – вместо нее поедешь ты.
У меня при этих словах начинают мелко дрожать кончики пальцев на руках и ногах. Вихрь мыслей проносится в голове. Почему я? Кто это все придумал? Куда и за что меня хотят отправить?
– Не переживай, – видимо я слишком явно поменялся в лице и начальник даже морщится, глядя на меня, – всего лишь неделя, а если быть точным, то пять дней. И не где-нибудь, а в Сочи. Это ж лучше любого отпуска. Понимаешь? Это тебе, Ляшов, вроде премиальных. Неделя на юге, да еще и оплачиваемая предприятием. Ценишь?
И он дружески хлопает меня по плечу.
Я киваю в ответ головой и все же решаюсь спросить: – Герман Львович, а можно вместо меня кого-то другого премировать?
Мне показалось или они быстро переглянулись? Потом Герман Львович сокрушенно вздыхает и говорит:
– Можно. Можно и другого. Но другой не сможет стать моим заместителем. А я тебя вот я хочу после этой командировки повысить.
У меня даже дух захватывает после этих слов. Вот это новость. Все надо сразу рассказать маме.
– Поедешь, – продолжает мой начальник, – пройдешь эти курсы. Потом – повышение. Условие одно.
Я настораживаюсь. Точно. Тут какой-то подвох.
– Никто, – тон делается доверительным, – никто, слышишь, не должен знать, что вместо Юлии в Сочи полетел ты. И ты пообещаешь мне, что никому об этом не скажешь. Таковы мои условия. Мне на посту заместителя нужен преданный человек и это будет твоим первым испытанием.
– И маме нельзя? – уточняю я, и снова этой быстрый обмен взглядами у меня за спиной.
– Маме можно, – после паузы разрешает Герман Львович, – ты ведь ей все равно расскажешь. Но ей ты передашь от меня условие. Если она проболтается о нашем с тобой уговоре – сделка не состоится. И ты у меня за этим столом всю жизнь проведешь. Ты меня хорошо понял?
Я киваю головой.
– Ну, а раз понял, то возвращайся на твой пока еще стол. Материалы о поездке тебе должны принести в папке. Там запечатанный конверт, откроешь, когда рядом никого не будет и изучишь.
Начальник показывает мне на дверь, я встаю и медленно топаю к себе на рабочее место. Папка, о которой меня предупредил Герман Львович, уже дожидается меня возле клавиатуры. Я решаю открыть ее как только уйдут все. Народ уже потихоньку начинает расходиться. Время уже к концу рабочего дня подходит, а у нас тут мало кто засиживается. Пользуясь, случаем, что вокруг никого, я набираю телефонный номер мамы и быстренько пересказываю ей содержание разговора с начальством. Мама после долгих стонов соглашается меня отпустить, но дает мне весьма ценный совет. Она настойчиво мне предлагает еще раз сходить к руководству и вынудить его подписать письменное обязательство принять меня на должность своего заместителя после командировки. Я отнекиваюсь, она настаивает. Я отказываюсь, она начинает задыхаться в приступе кашля. Тогда я как могу ее успокаиваю, и спешу назад в кабинет руководителя. Секретарь уже упорхнула, и я снова стучусь в мягкую дверь. Она тихо открывается и до меня доносится приглушенный звук голосов. Я слышу свою фамилию, замираю и прислушиваюсь.