– С последствиями придется разбираться ей. – Ник твердо встретил взгляд брата; его слова тяжелым грузом повисли в воздухе. – Скоро самый разгар сезона. Если мы хотим добиться успеха, наше поведение должно быть безупречным. Ее репутация зависит от нашей.

Ралстон понял. Ему придется прекратить встречи с Настасией – оперной певичкой, известной своей неосмотрительностью.

– Я сегодня же поговорю с Настасией.

Ник согласно кивнул и добавил:

– Джулиану необходимо представить обществу, и это должен сделать человек с безупречной репутацией.

– Я и сам об этом подумал.

– Мы можем обратиться к тетушке Филлидии.

Голос Ника дрогнул при упоминании имени сестры отца. Вдовствующей герцогине была присуща манера высказывать весьма резкие замечания и давать безапелляционные наставления. Тем не менее пожилая дама являлась признанным столпом общества.

– Нет, – поспешно возразил Ралстон. Филлидия не справится с такой деликатной ситуацией – загадочная неизвестная сестра прибывает к дверям Ралстон-Хауса в разгар сезона. – Для этого не подойдет ни одна из наших родственниц.

– Тогда кто же?

Взгляды близнецов встретились. Задержались. В решимости они нисколько не уступали друг другу, но слово маркиза было решающим.

– Я найду такого человека.

«И, разразившись слезами, она бросилась к нему, и обняла Одиссея, и поцеловала его в голову, и проговорила: «О, ты смог убедить мое сердце, каким бы несгибаемым оно ни было». И в его сердце пробудилось еще более сильное желание горестных стенаний; и он пролил слезы, держа в объятиях свою дорогую преданную жену».

Калли отложила чтение, откинувшись на спинку высокого мягкого стула, и глубоко вдохнула запах любимых книг, вообразив себя героиней именно этой истории – любящей женой, все двадцать лет разлуки своей любовью вдохновлявшей мужа на героические подвиги. Схватка с Циклопом, противостояние сиренам – Одиссей готов был одолеть все испытания ради одной-единственной цели – вновь оказаться рядом со своей Пенелопой.

Каково быть такой женщиной? Женщиной, чья несравненная красота была вознаграждена любовью величайшего героя своего времени. Каково это – открыть свое сердце такому мужчине? Впустить его в свою жизнь? В свою постель?

Калли хихикнула. Не дай Бог, кто-нибудь узнает, что леди Кальпурния Хартуэлл, вполне добропорядочная незамужняя девица, тешит себя совершенно неподходящими для леди тайными помыслами о вымышленных героях. Калли отдавала себе отчет, что ведет себя очень глупо, мечтая о героях своих любимых книг. Это, конечно же, дурная привычка, но она слишком давно у нее появилась.

Вот и сейчас воображение с готовностью нарисовало замечательную картину: она сидит за ткацким станком, а он, сильный и мужественный, замер в дверном проеме. Калли без труда представила его внешность – это был тот же самый образ, который в течение последних десяти лет вновь и вновь возникал в ее фантазиях.

Высокий, широкоплечий, с густыми темными волосами, пробуждавшими у женщин желание прикоснуться к ним, и ярко-голубыми глазами – цвета того моря, которое Одиссей бороздил в течение двадцати лет. Резко очерченные скулы, ямочка, появлявшаяся, когда он улыбался – той самой улыбкой, которая в равной степени обещала и грех, и наслаждение.

Да… все ее герои обладали внешностью единственного мужчины, о котором она когда-либо мечтала, – Гейбриела Сент-Джона, маркиза Ралстона. Можно было подумать, что после целых десяти лет, в течение которых она носила в душе этот образ, Калли могла бы отказаться от бесплодных мечтаний… но оказалось, что этот повеса настолько прочно укоренился в ее сердце, что теперь она была просто обречена провести остаток своей жизни, представляя себя Клеопатрой, а Гейбриела Ралстона – Антонием.