Создавалось впечатление, что каждому второму из его ровесников ставили тот или иной неутешительный диагноз, и он опасался, что и в его случае жизнь пойдёт по трагическому сценарию. Рак, хотя и оказавшийся на поверку не таким серьёзным, как они боялись, показал им всё в новом свете: время бесценно, и Хёрдюр был полон решимости провести отпущенные ему годы не зря. Смерть умеет подкрадываться, когда её меньше всего ожидают: даже в пожилом возрасте людям свойственно верить, что завтра обязательно наступит новый день, а за нынешним годом придёт следующий. Хёрдюра пугало осознание того, что на самом деле это не так.

В дверь постучали, и он стряхнул с ладони последние прилипшие к ней крошки.

– Войдите.

Дверь открылась, и он увидел на пороге Эльму.

– Совещание разве не в четыре?

Хёрдюр бросил взгляд на часы:

– Гляди-ка! Это уже столько времени? Дай мне пару минут – я должен сделать один звонок.

Эльма кивнула и потянула створку на себя. С тех пор как она поступила на службу в отдел уголовного розыска чуть больше года назад, Эльма изменилась. При первом знакомстве она показалась ему весьма суровой – и на то были свои причины. Хёрдюр даже не догадывался о том, что Эльма пережила потерю любимого человека, прежде чем Гийя, всегда всё обо всех знавшая, не поинтересовалась у него подробностями довольно длительное время спустя. Он и вообразить себе не мог, какая это, должно быть, нестерпимая боль, когда уходят самые дорогие тебе люди. Сам Хёрдюр потерял пока только своих пожилых родителей, но за долгие годы он успел морально подготовиться к этому событию. Совсем другие чувства были сопряжены с потерей жены или мужа, или другого ближайшего родственника, которому бы ещё жить и жить. Теперь же Хёрдюр видел, что Эльма, которая только начинала работу в отделе, была сама не своя. Нынешняя Эльма приходила на службу с улыбкой и болтала иногда даже больше, чем требовалось.

Хёрдюр взял телефон и выбрал из списка контактов номер Гийи. Она отправилась в Рейкьявик на радиотерапию. Хёрдюр собирался поехать в столицу вместе с супругой, но не смог, поэтому компанию ей составила их дочь. Утром Гийя пребывала в прекрасном настроении – настолько прекрасном, что у Хёрдюра даже возникло подозрение, что жена радуется тому, что в этот раз он не сможет её сопровождать. Мать и дочь намеревались объединить приятное с необходимым и пройтись по магазинам, пообедать в ресторане и даже сходить в кино. Гийя предупредила, что вернутся они, видимо, поздно. Хёрдюр, в свою очередь, уповал на то, что поход по магазинам с дочерью не слишком её утомит.

Выражение любопытства на лице Сайвара сменилось саркастической ухмылкой.

– Что? – спросила Эльма, когда её терпение наконец лопнуло.

Ухмылка тут же исчезла, и Сайвар, опустив глаза, попытался создать видимость, что погружён в изучение разложенных перед ним бумаг:

– Ничего. Всё нормально.

– Сайвар, скажи, в чём дело. У меня что, кетчуп на лбу? Или что?

Он снова поднял глаза и покачал головой:

– Нет. Свитер.

– Свитер? – Эльма опустила взгляд. На ней был толстый вязаный свитер, на рукавах которого успели образоваться многочисленные катышки. – Теперь что, этикеткой наружу носят?

– Я надела его наизнанку? – пробормотала Эльма, не поднимая глаз и чувствуя, что краснеет.

Она действительно надела свитер наизнанку. Шёл пятый час, и она уже успела побывать в лаборатории патологоанатома в Рейкьявике и вернуться в участок. Однако до сего момента никто не обратил её внимания на этот казус – возможно, окружающие тоже его не замечали.

– Может, теперь мода такая, – произнёс Сайвар.