– По статистике семьдесят семь процентов людей не любят, когда к ним приходят в гости, – выдаю на автомате. Похоже, слова парня застают меня врасплох... А он уже возводит очи горе и трясет вскинутыми руками:

– Ну наконец-то до тебя это дошло, безумная оккупантша с младенцем!

– Я не оккупантша, – его слова заставляют меня улыбнуться. – Просто мне нужна была помощь. И ты помог... по доброте душевной.

Теперь улыбается Юлиан.

– О, нет-нет-нет, – отнекивается он, – душевная доброта – это не про меня. – И отпихивает от себя морду Лэсси, упрямо тычущуюся ему в бедро. – Будь моя воля, ты прямо сейчас улепетывала бы отсюда вместо со своим младенчиком и собакой.

– Грубиян.

– Ходячая катастрофа.

– Эгоист.

– Оккупантша.

Смотрим друг другу в глаза, как бы примеряясь к слабому месту противника. И в итоге я заключаю:

– Мне пора выгулять Лэсси и еще двух милых собачек, которых, нет, не стоит и беспокоиться, я в дом не приведу. Доволен?

– О большем и не мечтал, – звучит ехидный ответ.

И я говорю:

– Ангелика на твоем попечении.

Юлиан аж на стуле подскакивает:

– Опять?! – возмущается он. – Это уже переходит всякие границы. Возьми ее с собой!

– Не могу. У меня три пса на попечении. Как, по-твоему, я справлюсь еще и с трехмесячным ребенком? А ты все равно весь день дома. Считай это вкладом в твое скорейшее освобождение!

Он и хотел бы со мной поспорить, да боится разбудить Ангелику (вижу, как он кидает взгляд в сторону ее импровизированной кроватки), и это радует меня несказанно: неужели в нем проснулось хоть что-то человеческое?

Через час я возвращаюсь в квартиру с Лэсси и еще двумя миленькими мопсами, которых по легенде выгуливала в парке. Они тут же разбегаются в разные стороны, вынюхивая незнакомые запахи и выискивая, чем бы поживиться. А Юлиан, застуканный над кроваткой с попискивающей Ангеликой, отскакивает в сторону и выдает целую тираду на тему собачьего произвола.

– Ты же сказала, что не притащишь их в дом. Тогда что они, черт возьми, делают в моей квартире?

И я отвечаю:

– Лэсси устала, и я решила завести ее домой первой.

– То есть она сама тебе об этом сказала? – цедит парень с едва сдерживаемым раздражением. – «Несравненная Эмили, я просто без сил – завези-ка меня домой первой», – передразнивает он мнимые слова Лэсси.

И я не могу сдержать улыбки:

– Да, что-то вроде этого она и сказала. – На самом деле, мне просто пришло время кормить Ангелику, и, подхватив дочь с кроватки и уложив ее на полусогнутую руку, начинаю приподнимать край футболки, чтобы приложить ее к груди.

Жду, когда Юлиан отвернется, но он молча наблюдает за каждым моим движением, так что я не выдерживаю, смутившись его неожиданным любопытством.

– Может, уже отвернешься? – спрашиваю парня. – Иначе как бы тебя снова не стошнило при виде моей обнаженной груди.

Он, кажется, не сразу понимает, о чем речь, но все-таки спешит отвернуться, и тут же запинается об одного из мопсов и едва не падает на пол.

– Чертовы псины, – рычит он в сердцах. – Кто вообще может хотеть завести нечто подобное в доме.

– Кто вообще может не хотеть этого, – парирую в ответ.

Юлиан бубнит себе под нос нечто нечленораздельное, должно быть, не предназначенное для женских ушей, и стремительно скрывается в своей спальне. Откуда ровно через секунду раздается его злобный рык:

– Одна из этих... этих... – он явно пытается подобрать слово позабористее, да ни одно из них не кажется ему достаточно подходящим, – маленьких паскуд, – высказывается он наконец, – наделала в мои домашние тапочки.

– Не может быть, – искренне удивляюсь я, и звучит это почти как: «О такой удаче сложно было и помыслить!» И Юлиан вылетает из комнаты с таким перекошенным злобой лицом, что я даже пугаюсь.