— Да неужели?

Блядь! Я же велел Алисе не вестись на провокации. Она сейчас все только испортит! Макар преподнёс Кире развод с Алисой как то, что «мама нас бросила». Девочка поверила и чувствует себя преданной матерью.

— Макар, это ложь. Я не бросала ни тебя, ни Киру. Это ты захотел развестись, а сейчас вводишь Киру в заблуждение и клевещешь на меня.

Девочка мотает головой между родителями и мною. Дышит тяжело и надрывно. Такое ощущение, что сейчас заплачет.

— Время вышло, — громко объявляю, хотя до конца свидания еще семь минут. Нужно срочно обрубить этот спектакль. Не на глазах у опеки и психолога им ругаться.

Кира принимается собирать коробки с бисером. Плечи девочки вздымаются быстро-быстро, выдавая желание расплакаться. Она отодвигает стул с громким скрежетом и, схватив картину, торопится на выход. Когда хватается за дверную ручку, поворачивает голову ко мне.

Это длится от силы пару секунд. Девочка смотрит на меня, и ее глаза стремительно наливаются слезами. А я вдруг таким виноватым себя перед ней чувствую. Как будто и правда отбираю у больного ребенка мать. Кира вылетает из библиотеки, а у меня аж ком в горле образовался от этой секундной встречи взглядов. Откуда это? Я никогда не был сентиментальным по отношению к детям клиентов. Впрочем, и таких клиентов, как Алиса, у меня ещё не было.

Женщина из опеки громко переговаривается с психологом. Я думаю, их симпатия перешла на сторону Алисы. Ковалёв своим идиотским поведением сам себе яму вырыл.

— Макар, — громко зовет Алиса, когда и он, потушив сигару, направляется на выход.

Небрежно оборачивается.

— Чего?

Алиса обходит стол, чтобы подойти к мужу, а я инстинктивно напрягаюсь. Тихо что-то ему говорит. Макар слушает внимательно, насмехательское выражение исчезло. Он стал серьёзен.

Я чувствую, как внутри меня натягиваются струны. Того и гляди — порвутся. Потому что ловлю гребанное дежавю. Алиса стоит вплотную к Макару и разговаривает с ним, а я наблюдаю со стороны. Как будто вернулся в институт на десять лет назад, когда вот так в коридорах между парами заставал их разговаривающими наедине.

Кровь закипает медленно, по одному градусу. В висках пульсирует, словно там долбит дятел. Алиса говорит пылко и с жаром, в чем-то убеждает Макара. А он молча слушает и кивает. Хотя еще десять минут назад презирал Алису.

Мое терпение лопается. Преодолеваю расстояние до них в несколько шагов.

— Нам пора, — грубо говорю.

Кивает.

— Макар, пожалуйста, — жалобно просит.

— Я тебя понял.

Что, блядь? Что он понял?

Если бы Алиса не сделала шаг к выходу вслед за мной, клянусь, я бы потащил ее отсюда силой. Когда садимся в машину, трогаюсь слишком резко.

— Осторожно, — испуганно просит.

— О чем ты с ним говорила? — хватаю руль так крепко, что, кажется, он треснет.

— Попросила отвести Киру к врачам. Поделилась опасениями по поводу возвращения болезни.

— А он что?

— Согласился и стал спрашивать, к каким именно врачам идти и куда.

— А ты что?

— Сказала.

— Плохо! — рявкаю.

— Что? — поворачивает на меня голову. — Почему плохо?

— Потому что суд будет думать, что он беспокоится о здоровье дочери, а ты нет! Нам надо было показать суду, что он не может контролировать болезнь ребенка. Это была бы очень веская причина оставить жить девочку с тобой, а не с ним.

— Я все понимаю, но сейчас стоит вопрос о жизни моей дочери. Я не могу рисковать ее здоровьем во имя личных амбиций. Если выбирать между смертью Киры и ее жизнью, но под одной крышей с Макаром, то лучше второе.

Я изо всех сил стараюсь соблюдать скоростной режим. Меня продолжает колбасить и выворачивать наизнанку. Картинки в голове меняются. То Кира с ее щенячьими глазами, полными слез. То Алиса, разговаривающая с Макаром. А он ещё совсем недавно плюющийся ядом в адрес жены, внимает каждое ее слово и чуть ли не заглядывал в рот.