– Мне бы стоило навсегда порвать с тобой, Федя, – с горечью произнесла графиня.

– И правда, стоило, – негромко ответил Воронов. – Поверь, я уже давно не вспоминаю, что Зина Калинина была моей невестой. Пока не появился граф Загорский…

– Но ты же понимаешь – влияние графа, давление семьи…

– Не повторяйся, Зина. Все это я уже слышал и ни в чем тебя не упрекаю. Я и правда хочу, чтобы ты не грустила, но губить ни в чем неповинную девочку ради твоего каприза не стану.

– И это твое последнее слово?

– Да.

Зинаида Сергеевна поднялась с софы, Воронов тоже встал с кресла.

– Прощай, Федор.

– Прощай, Зина.

Даже не поцеловав ручку графини на прощанье, Федор Иванович обернулся вороном. Посмотрев, как скрывается в небе черная птица, Зинаида со злостью захлопнула окно.

– Проклятый оборотень… – прошептала она. Потом позвала слугу и приказала:

– Чалого ко мне.

Ожидая своего подданного, Зина старалась успокоиться, не дать досаде прорваться. Даже наедине с собой она считала это недостойным. Интересно, понимает ли Феденька, почему она предпочла ему тогда графа Загорского? Конечно же, правдой было и то, что влюбленность графа всем казалось счастливой звездой, просиявшей для Зины, и отец не потерпел бы от дочери «капризов». Но главное – Воронов не скрыл от невесты своей истинной природы, не хотел, чтобы между ними были тайны.

А она испугалась. Не решилась выйти замуж за того, кто не совсем человек. Наверное, Федор все-таки понял… конечно, понял, потому и зла на нее не держал. И сейчас Зина была уязвлена, она-то не сомневалась, что Воронов влюблен по-прежнему и самоотверженно готов для нее на все. Какая глупая иллюзия!

Но разрушение этой иллюзии и вполовину не причинило столько боли, сколько предательство Александра. Внутри все кипело и кровоточило, и Зинаиде представлялось, как она задушит Измайлову своими руками. Нет, как такое возможно?! Приворожила она, что ли, великого князя?

Неожиданная догадка заставила Зинаиду прикусить указательный палец, как она всегда делала в сильном волнении. Перстень! Бабка у девчонки, кажется, родом с Урала. Уральские малахиты – непростые камни. Может быть, ни в каких других нет столько волшебства. Неужели Елизавета Измайлова…

Вошедший слуга доложил о прибытии Петра Матвеевича Чалого.

Несмотря на воскресный день и позднюю литургию[5], в Преображенском храме, что в Лебяжьей роще, прихожан было немного. Этот храм был самым удаленным от сердца столицы, и только жители ее восточной окраины собирались в нем по воскресеньям и праздникам.

Лиза эту церковь очень любила. Маленькая, деревянная, без позолоты, со скромным иконостасом. Икон здесь немного, но все большие, старинные. Душа тянется ввысь, когда глядишь на потемневшие от времени и при этом такие светлые лики.

Но сегодня молитва не шла. Совсем.

Да и как тут молиться, когда в самом темном углу храма стоит великий князь и глаз с нее, с Лизы, не сводит? Девушка зарекалась, что ни разу больше не обернется. Но оборачивалась – и видела его взгляд. Отводила глаза, и все равно его чувствовала. Но разве так можно? Разве за этим ходят в храм? Как он только может?!

Она была сама не своя с того бала. Вообще-то неприятности начались еще раньше. Удобно устроившись рядом с дочерью в экипаже, Алексей Никитич негромко поинтересовался, как в ее ушках и на пальчике оказались украшения его матери, хранившиеся запертыми в столе.

Лизе стало досадно. Почему отец прячет все эти прелестные вещицы? Они же ее, Лизины, по праву! И если не на такие балы их надевать, так когда же? Вечно им, что ли, скрытыми оставаться? Из-за этой, возможно, несправедливой досады, а еще чтобы не выдать Яшку, научившего ее взламывать замки, Лиза и ответила, придавая голосу как можно больше загадочности: