Семеро детей.

Джеймсон разглядывал снимки – комнаты разные, но везде одно и то же. Грязные ковры, мокрые матрасы, мешки с гнильем.

Он представил Элис – как она в своих очках для телевизора съежилась на диване.

– Звучит ужасно, – проговорила она перед тем, как он ушел. – Я тебя дождусь.

– Не нужно, Элис.

– Я все равно дождусь.

Главный инспектор сказал: у них две главные задачи. Первая – это сохранить улики; вторая – собрать показания свидетелей. Как это произошло; когда детей видели в последний раз; кто их друзья; где их родственники. Медицинские отчеты будут готовы завтра. Мать задержана. Нашлась их тетя, и она, кажется, хочет поговорить.

– Беседовать с детьми пока нельзя, – добавил он, и Джеймсон понял, что этот пункт вызывал разногласия и мнение их начальника было иным.

Джеймсону поручили побеседовать с Пэгги Грэйнджер.

– Через некоторое время вы сможете заняться девочкой А. Детский психолог уже изучает ее дело. Доктор Кэй. Не знаете ее? Молодая, но впечатляет. Мне уже приходилось с ней работать. Некоторые считают, что у нее новаторский подход.

– Девочка А, – повторил Джеймсон. – Та самая, которая сбежала?

Домой он вернулся за полночь.

Элис лежала на диване, горела лампа, а рядом, на ковре, стояли две чашки чая.

– Говорили мне: «Не выходи за полицейского», – пробормотала она. – И ведь были правы.

Джеймсон знал, что она думала об этом весь вечер, подыскивала слова, которые заставили бы его улыбнуться. Он приподнял ее ноги, сел на диван и положил их себе на колени.

– Мне как будто сто лет, – произнес он.

– А выглядишь на все двести семь… Ну как?

– Ужасно.

Элис потянулась, взяла кружку и подала ему.

– И негодяй уже мертв.

– Мне жаль, – сказала она.

– Помнишь, я плакал иногда по ночам? – спросил он. – Я всегда думал, что виной всему те ужасы, которых я насмотрелся. Все худшее, на что только способен человек…

– Ш-ш-ш. Не нужно, не…

– Так вот, – продолжил он. – На самом деле причина не в этом. Я плакал от облегчения, от благодарности. Понимаешь? За нас, за то, как мы живем.

В последующие месяцы он хорошо узнал доктора Кэй. Они вместе провели много часов в больнице, слушая истории худенькой, израненной девочки.

Бывали дни, когда ему становилось трудно даже смотреть на эту девочку и вместо этого он разглядывал свои записи или значки на экранах медицинских приборов – незнакомый, непонятный ему цифровой язык. Но девочка становилась все крепче, и, когда он начинал сомневаться в методах доктора Кэй, в ее выборе того, что озвучить, а о чем умолчать, психолог всегда напоминала ему об этом.

– Девочке А с каждым днем становится лучше, – говорила доктор Кэй. – Она мысленно уходит от того дома все дальше и дальше, и гораздо быстрее остальных. Вы разве не видите?

– Вижу, конечно.

– Тогда позвольте мне продолжать свою работу.

Когда все улики собрали и допросы завершили, его перекинули на другие дела, но он часто спрашивал о детях Грейси и не переставал следить за ходом их дела.

Однажды поздним вечером, когда он уже заканчивал работу, к нему пришла доктор Кэй. Была весна, бледный вечерний свет проскальзывал сквозь жалюзи. Он собирал сумку и уже представлял свою кровать: как она пахнет, постельное белье на ней, немного протертое, как он любил.

Тут же в памяти всплыли кровати на Мур Вудс-роуд. Доктор Кэй ждала его, сидя на дешевом пластиковом стуле, каждый штрих ее образа выпадал из окружающей обстановки: мягкость свитера, очки – «кошачьи глаза», сложенные на коленях руки с гламурным маникюром.

– Привет, Грег. – Она поднялась, чтобы обнять его.

– Кофе? – предложил он, и доктор Кэй кивнула, хотя они оба знали, что этот кофе она так и не выпьет.