Я понимаю его приказы. Я идеально знаю английский. И турецкий тоже. Но вот эмоции получаются отнюдь не натуральные. Я скована и, напугана, как степной заяц. Но похитители не делают мне замечаний. Наверно, так и должно быть. Я должна показать на снимках естественность, даже забитость. Ведь я девственница. Покупатели должны видеть меня именно такой. Робкой, неуверенной, застенчивой.

Дрыщ ставит меня на четвереньках и фотографирует вид сзади.

– Отличная панорама! – гогочет ублюдок.

Это так унизительно! Я почти вою в голос от ненависти и стыда!

Я поворачиваю голову влево и вижу, как те двое мужчин, которые привели меня сюда, приспустили штаны, вытащили члены из трусов и, без угрызения совести, дрочат, глядя на мой позор.

А меня до сих пор всю шатает, как катер в открытом штормовом море. Я плаваю в какой-то странной эйфории, напоминающей сироп. Наверно поэтому во всём угождаю тварям.

Фотограф заканчивает работу. Он приказывает мне сесть на кресло развести широко ноги и трогать свою грудь.

– Мни её! Да! Да, маленькая шлюшка! – кричит этот урод с длинным носом и сальными волосами и тоже снимает штаны, присоединяясь к дрочке.

Я зажимаюсь, но мне тут же дают действенного пинка.

– Делай как говорят, русская сучка! Ласкай себя! И куночку тоже потереби! Иначе мы втроём вытрахаем всё дерьмо из твоей подружки на твоих глазах! И ты будешь виновата в ее травмах! Как думаешь? Её дырка выдержит три ствола одновременно? Она же не целка, в отличие от тебя! – ржёт врач, задыхаясь от эмоций.

Не врач он. А мой палач.

Я быстро начинаю делать так, как они говорят, хоть по моим щекам хлещут реки слез, а тело не слушается. Одной рукой я ныряю между ног, хватаю себя пальцами за клитор, а второй мну большую и сочную грудь. Натуральную. У меня большой размер. Четвертый. Бог наградил меня этим проклятьем! Наверно поэтому меня и похитили.

У меня сухо в промежности. Мне самой очень противно. Но как бы я не натирала, как бы не старалась разогреть увядшую плоть – так сухой и осталась.

Уроды кончают прямо на пол с хриплыми стонами. Меня никто не трогает. Слава богу. Они уводят меня обратно в ту чёртову комнату, без окон, пропахшую сыростью, и швыряют на кровать. Кретин в медицинской маске наклоняется ко мне очень близко, осаждая грозным голосом.

– Сейчас ты будешь спать. А как проснешься, тебя выставят на сцену, на торги.

– Где я? – вымаливаю хоть какой-то ответ с дрожью на губах.

– Ты теперь рабыня. Тебя продают в рабство. Завтра тебя купит твой Хозяин. Возможно, ты отправишься в другую страну, смотря откуда родом будет твой покупатель. Ты будешь его постельной игрушкой и будешь ему служить, – рыгочет сукин сын, сверкая чёрными, как ад, глазами.

– Нет, пожалуйста. Нет! – я начинаю отчаянно биться и умолять о милости грязного ублюдка. – Отпустите меня. Я прошу. Я дам вам всё, что у меня есть! Всё!

– Цыц! Поверь, на торгах за целку дают столько, что ты сама охереешь, если узнаешь. На эти деньги можно купить хоть целый остров. Помни, о чем я тебе говорил! Если не будешь слушаться, тебя посадят на иглу. Или изобьют до гематом на жопе. Будет больно! Адски!

Я киваю. У меня нет выбора. От слова совсем. Мне остается лишь молиться. И надеется, что я достанусь хорошему и красивому мужчине.

Врач хватает меня за руку. Вытягивает её вдоль кровати. Бьет пальцами по венам. Я дергаюсь, когда вижу в руке мучителя шприц. Острая игра пронизывает венку на сгибе локтевого сустава, мне становится немного больно. Жидкость из шприца медленно вливается в и без того слабое тело. По ощущениям в меня как будто впрыскивают едкую кислоту.