Мне не составляло труда понять, что он ненавидит Рауля в той же степени, в какой, очевидно, любит Лилиан и просто-напросто ревнует её к брату. Ему было все равно, станет ли Рауль опозоренным неудачником, дезертиром или нет; однако он явно предпочел бы увидеть его втоптанным в грязь, нежели наоборот.

Странная аномалия! Тем более, если он желал сестру, которая, насколько я мог судить, уже стала его любовницей. В душе он бы, вероятно, хотел, чтобы Рауль сделался изгнанником и не беспокоил никого своим присутствием во Франции.

Теперь я горд, размышляя о том, что уберег Рауля от позора, поскольку я уверен, что если бы посоветовал им тогда позволить парню уклониться от воинской повинности, они бы прислушались к моим словам, а любовник матери не пошевелил бы и пальцем, чтобы спасти Рауля, и только порадовался бы его падению. Адель слишком любила сына, оказавшегося между обеими возлюбленными г-на Арвеля, а также неким мистическим образом, который в тот момент был для меня загадкой, между ним и Лилиан.

Перед самым ужином мне подвернулась возможность побыть наедине с Лилиан, и я предложил ей ланч о обществе двух моих друзей из Англии, леди и джентльмена. Имен я называть не стал. Лилиан начала было отказываться, однако я настоял на своем, сказав, что уже пообещал. Девушка прекрасно поняла, что ей предстоит сыграть роль нашей общей сладострастной игрушки, и я видел, что моя идея ей нравится, хотя она всем своим видом старалась показать, что это не так. Лилиан согласилась составить нам компанию за столом, но отказалась участвовать в чем бы то ни было непристойном. Я возразил, что тогда и собираться незачем. Ей придется позволить мне делать с ней все, что я захочу, и безоговорочно отдаться обоим моим друзьям.

– Нет.

– В самом деле "нет"?

– Увидите!

– Мне нужен определенный ответ. Разрешишь ли ты нам делать с тобой все, что мы захотим? После ланча мы, вероятно, все разденемся догола. Ответь прямо "да" или "нет".

– Тогда да! – воскликнула она, нахмурив бровки, когда с её похотливых губок неохотно слетали слова согласия.

Незадолго перед моим отходом папа передал мне тщательно обернутую "Азбуку", чтобы я захватил её с собой.

Эта книга должна была лежать надежно спрятанной в его парижском bureau. И вот теперь я нахожу её у него дома!

Маман уже ушла спать, и я оставался наедине с отцом и дочерью. Лилиан зачем-то напустила на себя невинность и сказала очень медленно, делая ударение на каждом слове:

– А что это за книгу ты возвращаешь г-ну С…, папа?

Она произнесла это не спеша и не сводя взгляда с г-на Арвеля. Тот смутился и ничего не ответил.

– Это "Золотая гинея" Кристи Меррей? Я её прочла. Очень интересно, – продолжала Лили.

Я сменил тему разговора, однако по фальши, прозвучавшей в её голосе и по оцепенению, отразившемуся на лице отчима после такой наглости, почувствовал, что они вместе ознакомились с этой непристойной книгой. Я мог бы поклясться, что эта парочка вкусила грех кровосмешения!

Они проводили меня до станции. По дороге я отстал и передал сверток с книгой Лилиан. Вечер выдался зябкий, на девушке была короткая накидка из шотландки, и она сунула "Азбуку" под мышку. Предполагалось, что она её не читала.

Это было первое издание "Азбуки", выполненное в большом формате на одну восьмую листа и отпечатанное на толстой бумаге, так что сверток получился довольно объемистый. По дороге домой папа должен был наверняка заметить, что Лили прячет что-то под полой своего убогого пальтишки; не мог он не обратить внимание и на то, что когда мы обменивались рукопожатиями на станции, в руках у меня ничего не было, а карманы моего легкого пальто оставались пусты.