– Чё сказать-то хотела? – начал он.

– Да ты поешь, потом уж поговорим. Устал поди? – Лиза заговорила быстро, было слышно, что она волнуется.

– Говорить – не работать, торопиться не надо. Чё там стряслось-то опять?

– Да тут такая история. – Она, сбиваясь от волнения, рассказала всё, что знала про находку дочери.

Отец слушал не перебивая, только хмурил брови, выдвигал челюсть вперед да ходил желваками. Это не предвещало ничего хорошего.

– Всё?! – спросил он, когда она закончила.

– Всё, Вася, ну ты уж её… – Она не договорила, он уже кричал.

– Танька! Иди сюда!

Наступила тишина. Никто не шёл.

– Я кому говорю? Подь сюда! Быстро! – повторил Василий Николаевич ещё с большей злостью в голосе.

На крик из комнаты выбежали трое: Таня, Колька и Зоя.

– А вас чё принесло?! – сурово спросил он.

– Сказала же, в комнате сидеть! – Лиза цыкнула.

– Я объясню, Василь Николаич, вы не ругайтесь! – начала было защищать Танечку Зоя.

– Па, – заканючил Колька, но мать сделала умоляющее лицо, показала пальцем на губы, мол, тихо, и замахала в сторону комнаты, чтобы не высовывались.

– Ладно, пойдем, Коль, я те сказки почитаю, – смирилась Зоя.

Защитники ушли, Зоя ворчала себе под нос. Танечка осталась одна. Дрожа от страха, со слезами на глазах, она стояла напротив отца, замерев в ожидании. Это было самое ужасное, что только могло случиться. «Только бы не бил, только бы не бил!» – думала она.

– Без сопливых скользко! Разберёмся. – Он отпил молока из кружки. – Садись. – Он показал Танечке на табурет, который стоял рядом.

– Я постою, пап! – Она боялась подходить к нему близко.

– Будешь ещё брать чужое?!

– Нет, папочка. – Голос её дрожал, и всё тело тряслось.

– Точно?

– Клянусь, чем хочешь клянусь! Чеснае пионерскае!

– Пионе-е-ерское? – передразнил её отец. – Ещё не стала пионеркой-то, а туда же! Мать, неси горох!

Лиза медленно и нехотя достала из шкафчика мешочек с засушенным горохом. Отец взял его, прошёл в коридор и высыпал весь в углу.

– Вставай на колени!

Танечка на мгновение перестала плакать, она вдруг поняла, что бить её не будут, а это было сейчас радостнее всего. Она продолжала смотреть на отца со страхом, недоумением и какой-то рабской благодарностью. «Раньше он всыпал бы ремня, а теперь пожалел. Повезло».

– Чё пялишься, вставай давай живо! До утра будешь стоять, пока дурь из тебя не выйдет.

– Да, папочка!

Танечка, как была, в одних носочках и легком платьице, опустилась на колени. Твердые горошины больно впивались в тело, и куда бы она ни перемещала ножки, везде был горох. Мать умоляюще посмотрела на мужа, потом на дочь. Она будто встала теперь в этот угол сама, рядом с дочерью, на колени. «Сама же вынесла этот проклятый горох! Пропади он пропадом!» Она украдкой вытерла подступающие слёзы.

– Матхёна в углу? – из комнаты, несмотря на запрет, выглянул ничего не понимающий Колька.

– Повыступай ещё – и рядом встанешь! – Отец зыркнул на сына и вышел из дома.

– Коля, пойдём, давай укладываться. – Зоя подошла, взяла его за руку и повела обратно.

– А… Танька там будет?

– Будет, Коля, ничего не поделаешь, пошли, пока и тебе не попало.

Они ушли и начали готовиться ко сну. Зоя продолжила читать Коле, а сама вспоминала, как в детстве так же кричал сосед, когда пьяный приходил с работы. «Этот хоть не напивается, и то хорошо», – подумала она. Потом к ним снова заглянула Лиза, наклонилась над сыном, погладила его и сказала:

– Так надо, Коля, ты потерпи. Вон какую сказку Зоя читает. Нравится тебе?

– Нравится.

– Ну и ладно, спокойной ночи, давайте.

Потом, в коридоре, она наклонилась к дочери, шепнула:

– Танечка, такой вот он у нас! Подожди немного, мож, смягчится и отпустит. Я попрошу ещё!