– Да, беда, – произнес я с сожалением, еще не догадываясь, что эта беда коснулась и меня.

– Так я чего пришел! Щенка-то я тебе не отдам. Это наша общая просьба: и моя, и Ленькина, и Танькина. Ну, в общем, ты понимаешь!

Так я остался без собаки, а потом и с Михаилом как-то наши интересы разошлись: новая работа, новые проблемы, новый социальный строй. Хотя встречать его я встречал на улице, останавливались, разговаривали. И пса его нового видел: кличка Карат, здоровый, с белыми лапами, нагрудником и пятном на лбу, только морда не как у лайки, а приплюснутая чуть-чуть. В Елистратиху Михаил больше не ездил: и не то чтобы на Ивана рассердился, а просто Иван застрелился. Был запой, белая горячка, застрелил корову, стрелял в жену, а потом и себя устряпал. Михаил освоил новый район для охоты. Хвастался своим кобелем: мол, у того дипломы и какие-то первые места и по кабану, и по медведю. Рассказывал, какой он умный, мол, читает мысли: только подумаю, что пора гулять, а Карат уже поводок с ошейником тащит. Да я и сам видел, что кобель замечательный: если можно так про собаку говорить, то – брутальный. Когда Мишка вылезал из своего «Гелендвагена», Карат перебирался на водительское сидение и презрительно рассматривал прохожих.

А потом, через несколько лет, рассказал он мне странную историю, из-за которой я и решил написать этот рассказ. Случилось это по осени. Работы было по горло: новые русские заказывали себе коттеджи, а инженерное сопровождение должен был вести проектировщик. Михаил целый год без выходных торчал или в офисе, или на стройках, деньги просто валились на него: ну что поделаешь – и у архитекторов бывает сенокос. Забыл он и про семью, и про охоту, и про Карата своего.

Осень уже была. И вот звонит ему как-то на работу супруга: приезжай, Карат взбесился, меня покусал, Леньку в кухню загнал, рычит, не выпускает. Примчался Михаил домой, а пес и на него рычит, губу верхнюю задрал, зубы скалит и глаза злые. Понял тут он всю ситуацию: Карат год в лесу не был. Схватил Мишка ружье, патронташ, сапоги, пристегнул Карата на поводок – и в лес. Да только беда все равно случилась. Приехал он в свою Соловьиху, что на речке Пьяне. Выпустил Карата, а сам переодеваться – камуфляж, сапоги, кепочку, рюкзачок, ружье. Только пес вместо того, чтобы в лес бежать, прямиком направился трусцой в деревню. Михаил – за ним. А в деревне новые армяне завели овцеводческую ферму, и паслись на пригорке три десятка баранов, которых хозяева продавали желающим на шашлык. Карат прямиком направился к стаду, потявкал немного и потом прилег на пригорке. Михаила он к себе больше не подпустил даже на пять метров: полает на него незло и отбежит. Чего только Мишка не придумывал: и батон докторской колбасы предлагал, и в воздух стрелял, собака к нему – как к чужому. Пришлось ночевать в деревне. Наутро то же: Карат не хотел идти к хозяину. А овцеводы смеются: давай мы пса твоего купим, из него хороший сторож получится.

Вернулся Мишка в город, взял супругу, Леньку и снова в деревню. Но ничего и с родственниками не получилось. Карат, завидев всю семью, подбежал, три раза тявкнул, повилял хвостом и отправился на свою новую работу – сторожить овец. И через месяц Мишка за псом ездил, и через год – все без толку. Карат его узнавал, подбежит, тявкнет три раза и к овцам своим. Вот так: лайка либо охотник, либо сторож.

Был теплый майский вечер. Я возвращался с вальдшнепиной тяги к себе домой, в свой охотничий домик, как я его сам называл. Пятнадцать выстрелов и четыре длинноносых трофея – неплохой результат за сорок минут этой по-настоящему спортивной охоты. На завтра можно будет приготовить правильную охотничью шулемку.