Настоящим очагом культуры был Дом офицеров (ДКАФ), большой, в три этажа, с летней открытой танцплощадкой. Уникальное в архитектурном отношении и многофункциональное здание. На его первом этаже был бассейн с отдельным входом (25 метров и две дорожки), на этом же этаже была раздевалка, библиотека, на втором – концертный зал и большое фойе для танцев. На третьем этаже располагался биллиардный зал. Здесь же работали всякие кружки: кройки и шитья, танцев, драматический. К фасаду здания была пристроена открытая танцевальная площадка с эстрадой, на которой восседал духовой оркестр. Оркестранты – матросы. Летом в выходные дни там были танцы, на которые приходили в основном матросы и редко – солдаты. Издалека видны были только колышущиеся белые бескозырки матросов, которым часто приходилось танцевать друг с другом. Девушек на всех не хватало.

На втором этаже в фойе зрительного зала была небольшая эстрада для оркестра. Его называли «похоронной командой» – он играл траурный марш Шопена на всех похоронах, вынимая души из провожающих громом медных тарелок. В фойе первого этажа до 1954 года стояла бронзовая скульптура Сталина, на небольшом постаменте, почти на полу, и до потолка. Сталин стоял во весь рост, заложив руку за борт френча, брюки заправлены в сапоги. По воскресеньям утром для детей был сеанс детского кино. На огромных сапогах Сталина мы сидели, полируя их своими задами, пока дожидались, когда нас пустят в зал. Вообще-то, сидение на сапогах не приветствовалось, а если ещё и шалили, особенно мальчишки, то тут порядок быстро наводила уборщица. У неё всегда было злое лицо, на нём прямо-таки читалась жажда нашей крови, а наводить порядок было её призванием. Она коршуном набрасывалась на нарушителя и тут же вышвыривала его за дверь. Спорить с ней и сопротивляться было бесполезно. Так же сурово она одна воспитывала и своих двух детей. Основным средством воспитания был ремень. Надо признать, оно себя оправдало. Дочь её – доцент в университете в Санкт-Петербурге, а сын возглавляет крупное производственное объединение в Эстонии.

В ДОФе выступали заезжие артисты, бывали и столичные, даже из МХАТа. Однажды приехал певец Иван Шмелёв. Мы с девчонками слушали его записи на пластинках и были влюблены в мягкий баритон, которым он исполнял «За фабричной заставой…» и другие песни. Телевидения тогда не было, и с таким голосом наше воображение рисовало высокого молодого и стройного красавца. Почему-то блондина. Каким горьким было разочарование: он оказался старым толстым мужчиной с одышкой! Мы после этого даже его пластинки перестали слушать!

Приезд артистов случался нечасто, а в основном по субботам и воскресеньям там проходили вечера отдыха. Днём – для матросов и старшин, вечером – для офицеров и их семей. Школьницам было запрещено посещать вечера офицеров. Окончила школу – тогда пожалуйста. Школа уже за тебя ответственности не несёт. Нарушать запрет отваживались самые оторвы, жаждущие поскорее выскочить замуж за офицеров. На страже морали и порядка стоял сам начальник ДОФа – капитан второго ранга Зинченко. Он прихрамывал – след военного ранения. Высокий, прямой, в военно-морской форме, а в торжественные дни при орденах и медалях, он ходил по фойе и наблюдал, кто что и как танцует. Танцевали вальс, танго, фокстрот, разные бальные танцы. Особо продвинутые в конце 50-х годов танцевали буги-вуги, вернее, пытались танцевать. Если видел Зинченко, он это безобразие тут же пресекал, а на неисправимых стиляг накладывал запрет на посещение ДОФ. Их отсекали на входе до тех пор, пока не смилостивится Зинченко.