– Мой супруг слишком стар, чтобы иметь наследника. А ты молод и силен… – Она с удовольствием провела ладонью по спине Тэху и улыбнулась: – За то, что я нашла в тебе – твою силу, твою преданность, твои чувства ко мне, – я отдала бы все, что имею: дом, всю усадьбу, челядь! – Тэху отрицательно покачал головой: «Не хочу! Не нужно!» – Я знаю, знаю. А то, что ты хочешь, этого я тебе дать не могу, судьба мне этого никогда не простит: мне не подобает продолжать твой род! Больше не спрашивай меня об этом.

Это было более чем справедливо, но безрадостно для Тэху. И опять встала перед его мысленным взором нежная Аменэджем, и не вовремя вдруг вспомнились намеки Джети на женитьбу. И уж вовсе некстати он как-то увидел, что из опочивальни госпожи вышел красавчик Руметис. Ну, казалось бы, вышел – и вышел. Мало ли зачем вызывала госпожа старшего офицера? Но Тэху это не понравилось. Сильно не понравилось! И он хотел спросить ее: «Здесь бывает и Руметис?» Но, конечно, не спросил. Просто вошел и молча встал у двери, ожидая, что по ее взгляду определит все сам. Но взор госпожи был безмятежен, она, как всегда, прижалась к нему, и он простил ей и зеленый сосуд, и ее неизменную и такую досадную для Тэху торопливость, и вечный привкус опасности, и свою ревность к ее прошлому. Прошлому – без него. И даже (отчасти!) сегодняшнюю ревность к Руметису. Кажется, простил. Лишь бы Тийа сейчас была с ним и лишь бы это «сейчас» длилось вечно. А остальное?.. Пусть все идет как-нибудь само собой…

Сознание Тэху будто замерло, уснуло, остановило свою работу, ограничиваясь лишь размышлениями о высокородной Тийе – будто сном наяву. И когда время от времени оно вдруг пробуждалось, тогда сомнения, угрызения совести от чувства нарушенного долга и сожаления о безмятежной жизни в гарнизоне требовательно и мучительно-остро подступали к сердцу, впивались в самую душу и беспощадно терзали. И когда уже невозможно было терпеть, Тэху, не находя ничего лучше, напивался. Кого это могло беспокоить? Месяцы слились в один бесконечный день, исполненный страстью и восторгом, если госпожа была к нему внимательна, и – тоской и унынием, если обходилась без него или отсутствовала.

В конце концов в душе поселилась усталость. Безысходность и безнадежность его чувств, а также отвращение к самому себе из-за нарушенного табу были для нее хорошей почвой. Усталость в душе прижилась и больше не покидала Тэху.

Тийа заметила эту перемену в нем:

– Ты печален, солдат. Я больше не привлекаю тебя?

– Не говори так! Я хочу быть с тобой всегда. В этом-то все и дело!

– Всегда? Что ты знаешь о «всегда», Тэху? Тебе не будет хорошо со мной – всегда. Понимаешь? Этого не нужно! И не только мне, но и тебе самому.

Он даже испугался и оттого спросил с холодной усмешкой:

– Мое время истекло?!

– Только боги знают, сколько у нас времени.

– Тийа, я говорю о другом!

– Знаю. Ты хочешь остановить неостановимое.

– Тийа, ты говоришь загадками. Мне сложно понять тебя, я же солдат.

Она погладила его по щеке, как несмышленыша:

– Нам хорошо сейчас. Сейчас! Зачем ты думаешь о том, что будет завтра? Быть может, не будет и самого «завтра»? Или не будет нас? Что мы знаем об этом?..

– Я не могу не думать о…

Она прижала палец к его губам:

– Молчи. Я рассержусь. Ты стал слишком много думать! Меня это утомляет.

И он послушно умолкал, не смея перечить госпоже.

Видимо, никто не осмеливался ей перечить, даже ее сановный супруг. И несмотря на всю свою высокородность он давно нашел тот же простой способ, чтобы избавиться от своих негативных чувств, что и офицер, – напивался.