Идти домой к кому-то — опасно, можно никогда не вернуться. А меня Тишка ждет. Болеет. Ему лекарства нужны, а  денег я нисколько не заработала…

- Я одна живу. Наварила, как раньше, целую кастрюлю… А кого теперь кормить? Пойдем, покушаешь? Я тебе с собой что-нибудь соберу…

Смотрела на бабку исподлобья и мечтала только об одном: чтобы она успокоилась и отвязалась, ушла сама, и как можно быстрее. Потому что мои силы таяли, и благоразумия осталось уже совсем немного. Желание оказаться в тепле и попробовать чего-то сытного, горячего, начинало одерживать верх.

- Пойдем, внученька. Тебе же холодно, вижу. - Бабуська смотрела не в моё лицо, а на руки — красные, потрескавшиеся от постоянного холода и невозможности нормально мыться.

- Вы обо мне никому не расскажете? - почти сдалась, но еще оставались сомнения.

- А зачем мне? Я же знаю, как у нас все работает… Накормлю, может, одежду какую найду… От дочки осталась, она сама уехала, а вещи не все забрала… Пойдешь домой, когда сама захочешь…

Одежда… Бабка меня сделала. Вздохнув, я свернула картонку, засунула за пазуху вместе с жестяной банкой, в которой жалко звякнули несколько монет и побрела за своей неожиданной спасительницей…

Она даже разрешила мне помыться. Завела газовую колонку, дала полотенце и мочалку.

Я стояла под горячей водой и даже забыла, что надо намылиться. Было так тепло и хорошо, что не хотелось даже двигаться. Желудок, давно привычный к голоду,  затих на время, не требовал ничего… За мыло схватилась, когда вода уже стала чуть тепленькой, напор падал. Ополаскивалась уже почти ледяной.

В детстве меня учили, что девочка должна есть красиво: не спеша, зачерпывать неполной ложкой, брать маленькие кусочки, тщательно пережевывать…

Старушка отвернулась, не смогла смотреть, как я хватаю хлеб огромными кусками, давлюсь, забывая жевать, как хлебаю огромной ложкой… Отняла у меня кость от куриной ножки, которую я обсасывала с упоением, сказала, что даст еще, но попозже.

Я знала, что нельзя есть сразу так много, но было очень сложно остановиться.

- Спасибо. - Вспомнила, что так положено. Выдавила, как только смогла отдышаться.

 - На здоровье, дочуш. Я тебе с собой налью. Ты только не ешь все сразу. Иначе плохо будет…

Я тащила с собой авоську, в которой лежала банка с супом, хлеб, еще какая-то снедь, собранная бабулькой. В чистом, свежем белье, новых штанах и кофте, мне казалось, что жизнь наладилась немного. И Тишке еда придется вовремя — может, быстрее выздоровеет…

- Ты где шлялась, мелкая? - вместо радостной встречи я услышала его злой, раздраженный голос. Тишка лежал в углу, закутанный в тряпье. Один. Остальная банда решила, что с ним опасно связываться, отселила в другую квартиру заброшенного дома. У них-то, наверняка, было теплее и не так тоскливо… Но сейчас было очень хорошо, что никто нас с Тишкой не увидел: иначе бы ему  не досталось ничего из принесенного.

- Вот. - Протянула ему сумку вместо ответа.

Он ел и слушал, а я делилась впечатлениями о том, как же повезло сегодня…

- Тиш, может, мы зря убежали из дома? Может быть… - Осеклась под его тяжелым взглядом.

- Не зря. Нас бы там заживо свели в могилу. Все спят и видят, когда я сдохну, чтобы забрать хату в наследство. А тебя бы и так выгнали.

- Но, послушай… Твоя бабушка… Она же ведь не такая плохая… А хочешь, попросимся к этой бабульке, к Вере Ивановне? Она добрая, обрадуется! - Мне вдруг показалось, что это просто отличная идея!

- А чё там за бабка-то, говоришь? - Стало понятно, что проситься к ней жить он точно не будет…