– Мальчики, мальчики, закончили! – искушенный нюх руководителя учуял предстоящую грандиозность скандала.

«Чипэнддейловцы» очень проворно ломанули за кулисы, а Севка, высунув рожу из-за портьеры, украшенной пурпурными сердечками, делал мне знаки, чтобы я поторапливалась.

Всё это я оценила за одну секунду, почуяв опасность, как рысь в ночи. Я толкнула полуповернувшегося ко мне защитника навстречу разгоряченному оппоненту. В самом деле, что за полумеры? Взялся охранять – так не тормози – действуй!

В горячке я пропустила мысль, что защищать-то он меня, наверное, и не собирался…

Такой подлости парень от меня не ожидал и завалился на бодрую компанию, подкатившую уже вплотную. А я на четвереньках попрыгала в противоположную сторону, как лягушонок Маугли. Путь к свободе был уже осязаем, но тут я бросила взор назад из чувства самодовольства, никак не иначе. Хотела удостовериться, что поединок за мое тело в самом разгаре.

Она стояла под опустевшим столиком в противоположном конце заведения; темно-синяя с вызывающе красными зубчиками молний…

– Марь Ванна!!

Севкина рожа выражала зверское возбуждение; в купе с моим макияжем – то еще зрелище!

Я махнула мальчишке рукой, чтобы заткнулся и, раскрючившись, понеслась длинными скачками к своей цели, насколько, конечно, позволяла обувь. Пальцы сомкнулись на вожделенном предмете, а уши настороженно уловили, что шум в центре зала поутих; скоро все закончится миром. Желание перетряхнуть содержимое баула я подавила в корне. Закинула лямку на плечо и хотела небрежно выйти из центральной двери: мол, девочка устала от шума и отваливает на покой. Не тут-то было! За стеклянной дверью замаячили характерные своим миганием огни, и суетливо задвигались проворные мужики – налетела саранча в огород Миколыча, трат-тра, тра-та-та….

Я развернулась и ломанула к служебным помещениям. У двери, которой провел меня в зал Павлуша, никого не было. И лишь в извивистом коридоре подумала: «Чего испугалась? Милиция тебе нынче – друг, Маринка. А ты – в бега».

Что сделано, то сделано. Сейчас произведу обыск, а сумку швырну в угол: пусть потом разбираются, как она там очутилась. Я отмахнула бархатную портьеру, загораживающую окно и шваркнула баул на подоконник.

– Ведь знал, что такие блудливые глаза только у сук бывают.

Я подпрыгнула от неожиданности и повернулась: он надвигался. Я кожей чувствовала исходящую от него злость, а уж когда встретилась с ним взглядом, так вообще затряслась, как нашкодившая собачонка.

«Ещё один «бостонский душитель», – мелькнула паническая мысль.

А руки, все ещё тискавшие ручки сумки, начали действовать сами по себе. Швырнула кладь, метя ему в физиономию, но промахнулась.

Мужик усмехнулся нехорошо, одними губами и поймал сумку своими ручищами.

Я попятилась, разинула рот, чтобы завизжать протяжно, в надежде привлечь внимание родных правоохранительных органов, но тут раздался треск. Пыльная портьера оказалась на голове моего потенциального обидчика.

Севка крутнулся юлой, заворачивая мужчину в кокон, а после толкнул его в угол.

– Что-то не нравится мне этот «хрен с горы», – буркнул он, цепляя меня за руку.

– Да уж, – подтвердила я и мимоходом ткнула острым носом туфельки поверженному врагу под ребра. – Глаза ему мои не понравились.

Мы мчались к черному выходу на всех парусах, понимая, что такая ненадежная преграда в виде пурпурного бархата не задержит мужика надолго. На улице я полностью доверилась чутью Ложкина. Мы шныряли по каким-то дворикам и проходным галереям пока не очутились под каштанами родного школьного двора.

Надо сказать, ученик мой успел переодеться и даже очиститься от грима, пока я геройствовала по закоулкам «Капитана Дрейка». На голове его была бейсболка со сломанным козырьком. Присев на скамейку, я достала из сумки, чудом сохранившейся у меня на плече во время всех манипуляций, сигареты и протянула Севке. Никогда ещё я не смолила с таким удовольствием. И вообще, радость существования переполняла меня. Я с любовью взглянула на свои ножки, обезображенные кое-где круглыми прорехами порвавшихся чулок.