– Тихо ты, – стучит мне по голове Пилюгин.

– А чё она раздетая такая?

– Так в чём спустилась, Лёхач. Ты мне предлагаешь ещё нарядить её?

– Осень всё-таки.

– Тебе не начхать? Найдём способ согреть, если понадобится…

Тон, которым это сказано, мне категорически не нравится.

– А кто играет сегодня?

– Как обычно, всё те же. Девок выпроводим сначала.

Я не понимаю о чём они говорят, но дурное предчувствие ощущается так остро, что становится нечем дышать. А ещё пить хочу невероятно. Нос щиплет, во рту отвратительная горечь.

– А если она потом сольёт нас? – тихо спрашивает Бондаренко.

– Кто? – усмехается Абрамов. – Она? Не смеши, Лёха. Кто поверит этой убогой? Скажем, бабла решила срубить, оклеветать.

Чувствую, что наружу просятся слёзы. Складно как говорит. Не даром, что сын блестящего адвоката.

– Лисицына, ляпнешь – ад на земле тебе устрою! – угрожает он.

Знает, что я их слышу и ничуть не переживает по этому поводу. Дрожь расползается по телу, когда ко мне вдруг приходит осознание того, что они могут сделать со мной всё, что угодно. И самое ужасное, что им ничего за это не будет… Ни че го. Потому что это – мажоры, дети влиятельных родителей. Нет для них того, что не решаемо. Того, что нельзя купить.

Он врубает музыку и под одобрительный возглас парней разгоняет машину до предела. А меня трясёт от неизвестности. Я понятия не имею, что взбрело им в голову.

– Приехали, – информирует спустя какое-то время.

Музыка уже не играет, а потому я слышу, как срабатывают ворота. Судя по звуку, автоматические.

– А чё предки Беркута свалили?

– Да, прикинь, какая удача. Как никак восемнадцатилетие.

Беркут.

Я вспоминаю ту фразу, которую бросил мне Абрамов в кабинете литературы утром.

«Твой звёздный час состоится попозже». Перестаю дышать. Они привезли меня к нему в дом. Зачем? Поиздеваться в очередной раз? Унизить?

– Давай там дальше притормози, вдруг кто любопытный спалит. Народу полно.

Машина продолжает медленно двигаться. Я лихорадочно думаю о том, что мне делать. Ехали мы долго. МКАД. Получается, что от дома я очень далеко. Взрослых здесь нет, а это означает только одно – мне конец.

Автомобиль останавливается. Тот, кто за рулём (видимо, Абрамов) глушит двигатель.

– Вытаскивай её, Пилюля.

– Давай, Лиса, подъём, алё, – тычет мне в бок.

Поднимаюсь еле-еле. Слышу, как открывается дверь слева. Не ориентируюсь в пространстве абсолютно.

– Шевелись, а! – Ян цокает языком и тащит меня вперёд. Кеды касаются земли, но ощущения до сих пор странные. Ноги будто ватные.

– Ну чё?

– В летнюю пристройку пока. Да стой ты! – раздражается, когда я теряю равновесие, и меня начинает уносить куда-то в сторону. – Слышь, придержи её, Миха.

– Давай, пошла, – Пилюгин берёт меня за локоть, и под их нескладный хохот мне приходится делать то, что говорят. – Представь, Лиса, что ты крот.

Его шутку не оценили даже товарищи. Глупый идиот. Громко ухает сова, шелестят листья деревьев. Есть ощущение, что лес совсем рядом. Кожа моментально покрывается мурашками. Холодно, почти середина октября, а я в тонкой футболке и шортах. В чём была дома, в том и спустилась в подъезд.

– Представляю лицо Беркута, – хмыкает Бондаренко.

– Сюрпрайз дня. Ключи давай.

Слышу лязганье металла. Меня отпускают чьи-то руки. Я поджидала этот момент. Дёргаюсь и, пошатнувшись, вслепую бросаюсь вперёд. Просто глупый шаг, наполненный отчаянием и безысходностью. Не успеваю пробежать и нескольких метров. Спотыкаюсь о корни или ветки. Падаю плашмя на землю.

– Ты куда собралась, э? – недовольно прилетает в спину.

Резкая боль пронзает висок. Кто-то тянет меня за волосы.