— Тю-тю-тю, — ухмыльнулась садистка. Ей полегчало, и это было заметно: тон уже спокойный и даже шутливый, словно сволочь и сама забавлялась недавней паникой. — Какая милая наивность! Неужели ты думаешь, что твой дорогой Гордеев не дал нам гарантии, что ты всё знаешь? А он дал, и такие, что сомневаться в них не приходится. Тем более теперь, когда мы точно знаем, что нет никакого чипа, а значит, и никакого смысла рисковать жизнью, затевая такую сложную игру с теми, кого побаивается сам Бог! Так что не упрямься, девочка. У нас есть всё для того, чтобы ты заговорила, от гипноза до банальных пыток и даже трепанации. А если и это не поможет, мы применим кое-что безотказное, такое, от чего ты, по уши влюблённая дура, заговоришь едва только эта дверь откроется и сюда введут…

Оглушающий грохот содрогнул скальную твердь от недр до самой макушки, и всё вмиг смешалось: камни, осколки стекла и обломки приборов, пыль, крики, конвульсивно мигающий свет… Снова грохот. И вдруг — полная темнота. И всё, что я успела заметить в последнее мгновенье — садистку, размозжённую ворвавшейся сквозь панельный потолок глыбой.

Тьма была настолько густой, что, показалось, вместе со светом кончился воздух, и только призрачно светилась покосившаяся табличка «Exit» там, где раньше была дверь, да аварийные светодиоды на истерично пищащих, не до конца раскуроченных приборах.

Звуки выстрелов. Да! Выстрелов! И вслед за ними — нарастающий гул, от которого задрожало вообще всё. И чей-то жуткий выкрик издалека:

— Обвал!

Я заорала, в панике пытаясь выдрать прикованные к кушетке руки. Казалось, оторву себе к чертям кисти, но вырвусь, однако хомуты не поддавались, а вокруг, в полной тьме и хаосе грохотали, прорываясь сквозь стены и потолок камни. Я уже хрипела в крике, но билась до последнего, когда ощутила вдруг в воздухе, а потом и на языке что-то странное, слегка холодящее…

3. Глава 3

Я провела взаперти две недели, хотя чувствовала себя уже вполне сносно. Да, иногда подташнивало по утрам, и в целом нахлобучивала странная сонливость, но если в первые дни, после того как меня только доставили в эту клинику, мне ещё проводили какие-то обследования — брали кровь, наблюдали состояние и всё такое, то сейчас я просто жила на полном пансионе… и в полной изоляции. И тут уж к бабке не ходи — я пребывала в самом банальном карантине.

После того, как в кутерьме обвала по языку пополз странный холодок, я очнулась уже на поверхности. Горели два прожектора, сновали люди в противогазах и с оружием, подтаскивая всё новых и новых пострадавших, либо выводя своим ходом уцелевших — кого-то под прицелом, а кого-то наоборот, заботливо прикрыв термоодеялом. Кричали дети, стонали раненые, стрекотал, отражаясь от скал, грохот винта вертолёта…

На этом самом вертолёте нас малыми партиями и эвакуировали из гор в долину — сначала «тяжёлых», потом тех, кто пострадал меньше, в том числе и меня. Оттуда автотранспортом до аэропорта. А там уже спецборт.

Удивительно, но, если не считать саднящей, похожей на начинающуюся ангину боли в горле и трахее — последствия усыпляющего газа, я была абсолютно цела. Разбитая садисткой губа не в счёт. И конечно, я пыталась задавать вопросы! Но никто, абсолютно никто, кроме медика, ещё там, в горах, со мной в разговор не вступал. Да и медик, приземистый мужчина средних лет в камуфляже, лишь опросил меня о самочувствии, о том, каким процедурам я подвергалась «на объекте» и коротко распорядившись помощнику:

— Один-тринадцать, в общую, — указал мне подбородком: — Идите за человеком, он отведёт вас к вашей группе, там ожидайте эвакуации. Если состояние ухудшится или почувствуете новые симптомы, сразу дайте знать!