Думаю, не последнюю роль в этом играет то, что часики тикают, а никто не торопится на меня набрасываться, и я все больше сдвигаюсь к мнению, что ноутбук просто сломался, потому что пришел его срок. Но, кроме того, настроение поднимают коллеги и студенты. Они замечают мой свежий образ и в течение дня не единожды осыпают комплиментами.

Купаюсь в их внимании и, наконец-то, вспоминаю, что я не старушка, умудренная жизненным опытом, а молодая девчонка, любящая жизнь и внимание противоположного пола. Двадцать четыре – это же так мало. А то, что я себя слегка запустила в последние месяцы, ну, это всё нервы и переживания за Ждану. Сводная сестра была младше всего на пять лет, но, казалось, будто на все пятьдесят, как целая пропасть между нами.

В поселок возвращаюсь около восьми. На улице уже темно, но фонари справляются, да и народа хватает, потому никакого неуюта не испытываю. Забегаю по пути в магазин, отстаиваю очередь из пяти человек, набираю пакет продуктов и обязательную вкусняшку для Сямбеля, а потом неторопливо, не забывая внимательно смотреть по сторонам, двигаюсь к дому.

Остается завернуть во двор, когда мимо с включенными сиренами и мигалками проскакивают аварийные службы. Отслеживаю их перемещение, но значения не придаю. Едут и едут. Мало ли. Даже когда замечаю их остановившимися у нашего подъезда и быстро разматывающими шланги, пребываю в полном спокойствии.

Но оно лопается, как мыльный пузырь, когда ко мне бросается Мавкова, не скрывая слезы и прижимая сухонькие ладони к груди.

– Линочка, дочка, жива! – лихорадочно трогает плечи, руки, а потом заглядывает в глаза, будто всё ещё сомневается в моем присутствии. – Всевышнему слава! Я боялась, что ты внутри.

Киваю утвердительно и поднимаю взгляд вверх, как в замедленной съемке осознавая, что именно из моего окна валит дым.

Черный густой дым, уже не скрывающий жадные ярко-оранжевые всполохи огня.

– Сямбель! – взвизгиваю, оживая, и, бросив пакет, устремляюсь в подъезд.

– Девушка, нельзя, там опасно, – какой-то огромный мужик в спецодежде и каске преграждает дорогу.

Не обращаю внимания, отталкиваю и пытаюсь его проскочить, но он оказывается очень ловок, к тому же силен и уперт. Хватает поперек туловища и фиксирует.

– Нельзя сказал, – рявкает, встряхивая и рыча, как бизон.

Я явно его бешу и мешаю работать, но… но там же мой пушистик!

– Мне надо, – цепляюсь пальцами за спецодежду, задирая голову и стараясь передать эмоциями весь свой страх и ужас, – там мой кот. Совсем один.

– Нет там никого, – обрубают меня резко, – радары не выдают признаков движения и сердцебиения. Вот смотрите, – сует под нос анализатор. – Сбежал Ваш кот или…

Не договаривает. Да и зачем. Другой вариант мне и так ясен. Но я не хочу о нем думать и просто обрубаю все эмоции.

Обвисаю, словно кукла, и просто наблюдаю за происходящим. Люди в форме так и носятся туда-обратно, что-то кричат, просят моего надсмотрщика подсобить. Тот секунду медлит, а потом подталкивает меня в сторону, и я отхожу.

– Линочка, иди сюда, присядь, дочка, – Иза берет под руку и тянет за собой.

Не сопротивляюсь. Шагаю и, только когда ноги упираются во что-то твердое, понимаю, что это скамья возле подъезда. Не замечая холода, шума и внимания высыпавших на улицу любопытных, плюхаюсь на сиденье и снова задираю голову вверх. Дым продолжает валить, но уже как-то лениво, а через пару мгновений распахивается створка, и один из пожарных кричит, что огонь локализован.

Не знаю, сколько проходит еще времени, когда мужчина, так и не пустивший меня внутрь, подходит и протягивает бланк, заставляя его подписать.