И теперь я вдруг на своем личном опыте убедилась, что да, это возможно. Человек, если надо, оказывается, способен очень на многое!..

…И вот, наконец, спустя почти четыре часа, мы проезжаем через первые ворота СИЗО. Потом через еще одни ворота и заезжаем в шлюз – помещение, похожее на большой гараж.

Мотор глушат, и все конвоиры, включая водителя, выползают из автозака. Машину начинают досматривать: сначала в салон заходит первый человек с фонариком, заглядывает во все отсеки и углы, светит на меня – действительно ли «одна на борту», как заявили конвоиры? Потом заходит второй, и так же с фонарем все досматривает заново. Над самим автозаком установлена мини-вышка, откуда проверяющий смотрит – нет ли чего подозрительного на крыше автозака? И под самим автозаком – смотровая яма со ступеньками, как в автомастерских – откуда проверяется, нет ли чего на дне машины? После крика «Чисто!» – в автозак возвращается водитель и «старшой» Николай. Второй конвоир обязан остаться в шлюзе. Там же остаются их мобильные телефоны…

Затем автозак въезжает во внутренний двор изолятора, на небольшую заасфальтированную площадь. Едет вдоль стены жилого корпуса вниз, по спуску. И паркуется недалеко от подвальной двери сборного отделения. Иначе говоря, у «сборки». Николай берет папку с документами и направляется к этой двери. Мы с водителем ждем. Я могу думать лишь о том, что, наконец, попаду хоть в какое-то помещение – туда, где тепло.

Спустя минут десять Николай возвращается в автозак. Он захлопывает дверь с такой силой, что машина едва не переворачивается.

– А-а-а! Сука! Ливанов, блять, сука, неправильно оформил гребанное сопроводительное! Короче, ее не принимают! – Николай орет, нет – рычит.

– Да ладно! Серьезно? Вот пиздец! И что теперь делать?

– У-у-у! Не знаю! Звонить в «контору» буду! Разворачивайся! Поехали давай!

Я в ужасе замираю. Все мои робкие надежды на тепло, на туалет, на небольшую передышку в этой пытке разлетаются в пыль…

Автозак едет обратно к воротам и снова пристраивается в конец машинной очереди… Едва мы выезжаем обратно на улицу, Николай включает мобильник и начинает кому-то звонить, объясняя нашу дикую ситуацию: «Это пиздец какой-то! На «шестерке» нас завернули… Два часа ночи! Сколько еще нам с ней кататься?!»

– Ну и что? Куда ее? В ИВС?

– Не, ИВС уже не примет… В «контору» поехали, в приемнике переночует.

Поскольку на дворе была глубокая ночь и время пробок миновало, до центра Москвы, до «конторы», мы доехали относительно быстро. Я впала в некое состояние прострации – когда все процессы внутри тебя замирают, и ты уже перестаешь воспринимать что-либо… Помню только момент, когда меня завели в знакомую уже камеру в «обезьяннике», и там было тепло! А еще сама лежанка-подиум оказалась с подогревом, и вся поверхность под матрацем излучала тепло! Я сняла сапоги, засунула ноги под матрац и почувствовала приятное покалывание. Тепло стало разливаться по всему телу, и это было так прекрасно! У меня в голове была единственная мысль: «Наконец мне тепло!» С этой мыслью я и заснула…

На следующий день весь путь до изолятора повторился заново. Но поскольку мы выехали примерно в 11 часов утра, то все произошло в разы быстрее – без пробок на дорогах и без мегапробки у ворот. Мы простояли не более часа. При свете дня я увидела, что высокая буро-красная стена, за которой скрывался изолятор, похожа, скорее, на ограждение вокруг какого-то монастыря или чего-то подобного. Потому что над одной из круглых кирпичных башенок, воздвигнутых по периметру, сиял золотистый православный крест. И вся стена по всей протяженности была почему-то декорирована крестами. А еще на этой «парадной» стене отсутствовало украшение в виде колючей проволоки. «Колючка» была лишь изнутри – на внутренней стене, спрятанной от прохожих.