Судья Закорючкин вышел на три минуты посовещаться «сам с собой», вернулся в зал и объявил о моем аресте на два месяца. Занавес…
Долгий, долгий путь в СИЗО
Едва судья закончил читать свое постановление, как все участники процесса стали очень быстро разбегаться. Марк подошел к клетке:
– Вот подпиши этот документ – здесь. Мы обязательно подадим апелляцию!
– А… А что теперь?
– Теперь тебя должны отвезти в следственный изолятор. Я приду к тебе туда в самые ближайшие дни – там обо всем поговорим. Постарайся продержаться!
– Но когда? Когда ты придешь?
Тут встревают конвоиры: «Все! Заканчивайте!» – и начинают оттеснять Марка от клетки. Перед выходом из зала он успевает проговорить: «Я постараюсь во что бы то ни стало быть послезавтра, так что не волнуйся и жди!»
Конвоиры суют мне в руки копию постановления об аресте – лист формата А4, где так неумолимо определена моя судьба на следующие два месяца. Но на тот момент я плохо понимаю, что это за бумага. Складываю ее вчетверо и чисто автоматически кладу в карман куртки.
Конвоиры страшно спешат: «Давай-давай, быстрее расписывайся! Выходи! Быстрее!» – и, снова сковав наручниками, практически бегом выводят меня из зала. В коридоре уже никого, мы проносимся к лестнице, спускаемся вниз, я даже не успеваю опомниться, как вновь оказываюсь в автозаке. Конвоиры пыхтя рассаживаются по своим местам, автозак срывается с места.
– Ну что, старшо́й, арест? – спрашивает водитель у того, кто сел рядом с ним.
– А то!
– Ох, елы – теперь на «шестерку»?
– Ну! Гони давай!
«Старшой» оборачивается ко второму конвоиру: «Санек, вот, держи постановление. И зафиксируй: 19:30». Санек берет постановление, кладет его в папку, которую достает откуда-то из-под сиденья. Потом оттуда же достает пухлый журнал и пишет в нем, подсвечивая себе экраном телефона. Конвоирша, стаскивая с себя портупею и бронежилет, жалобно ноет: «Коль, может я не поеду, а? Мне на электричку надо успеть! Может, выкинете меня у Текстильщиков, а?..»
– Ну а чего ей ехать, Коляныч? – отрывается от журнала Санек. – Это ж на полночи ебатория! Ксюха тогда точно не успеет на электричку – ей что, с нами в подсобке ночевать?
– Ну да… Окейла, тогда, Ксюха, ты до Текстильщиков, дальше мы сами…
Я сосредоточенно вслушиваюсь в грубый разговор конвоиров, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Мне очень страшно вообще начать думать обо всем происходящем, и я делаю все, чтобы этого избежать. Смотрю на проносящиеся мимо огни, которые мне видны сквозь кусочек окошка. Отмечаю про себя, сколько раз мы тормозим у перекрестков. Или это пробки?.. Машина останавливается очень часто и вообще еле едет. Водитель включил сирену с мигалкой, но это практически не помогает. Машины теснятся со всех сторон и ехать некуда… Это самый разгар «часа пик».
На одном из перекрестков высаживаем Ксюху и дальше едем уже пободрее – центр Москвы остался позади.
Автозак подъехал к СИЗО – женскому следственному изолятору № 6. Другие его наименования – СИЗО-6, «шестерка», «Печатники», «женский централ». Вокруг сплошная темень, уличные фонари слабо освещают лишь узкий тротуар и часть дороги.
«Старшой» вышел из машины, и вернувшись через минуту, зло выругался:
– Так и знал, елы! – шесть машин, мы седьмые.
– Судовые есть?
– Да какая разница теперь! Скоро десять, проверка, то-се…
– Ага, еще если «зеленка» подъедет…
– Не каркай!..
Беззлобная ругань конвоиров означала то, что перед воротами в СИЗО-6 образовалась очередь из шести автозаков. Каждый автозак со своим «живым грузом» на борту должен был проехать через две пары ворот в специальный досмотровый шлюз. И так же, по очереди, автозаки были вынуждены выезжать обратно из изолятора. А поскольку этот шлюз вмещал только одну машину, то получается, что очередь в общем и целом состояла из 12 машин. Но если подъезжал «этапный» автозак, его обязаны были пропускать вне очереди – «по зеленке». Так как в нем везли людей на этап, а значит, им нужно было успеть к поезду, отходящему по расписанию. Поэтому «этапные» автозаки остальные очередники яро ненавидели…