Мисс Эмери в первый же день обучения запретила Септиме сочинять музыку, потому что все лучшее, по ее мнению, человечество уже сочинило более ста лет назад, а потому тратить на это время – бессмысленно. Но сейчас в комнате девочки не было Виктории, так что ей ничто не мешало сочинять свои мелодии.

Септима села за стол, взяла листок бумаги и черную ручку. К счастью, письменные принадлежности и старый-добрый папирус пока еще были законны в доме, где всегда играла музыка.

– Эй, Джек, как мне назвать свою первую песню?

Стол молчал.

– Ну, помоги мне. Что как не родной?

Тишина.

– Я не говорила тебе, что песня будет рассказывать о лучшем столе на свете? – девочка хитро улыбнулась.

Джек издал тихий звук.

– Что-что ты сказал?

Джек застучал ящиками.

– Другой разговор. Только, Джек, Min vän är Jack^>14 звучит как-то, ну не знаю, какой это вообще язык? Может, как-то по-нашему назовем?

Стук-стук.

– Мой друг – Джек? Но первый вариант тебе больше нравится? Джек, иногда приходится идти на жертвы ради искусства, даже вам – крутым столам из заснеженной Швеции, – Септима закатила глаза вверх.

– Ладно, не скучай, мне нужно встречать репетитора по математике. Позанимаюсь и вернусь.

Стук-стук.

– Да, я расскажу тебе, что мы проходили. Все, пошла.

***

Жизнь постепенно выходила из затяжного пике.

Всякий раз, когда у Септимы заканчивались школьные занятия, – девочка училась на домашнем обучении, как и все гении, во всяком случае, так говорили ее родители, – она бежала к Джеку и рассказывала ему то, что изучала, подтягивая образование друга. Септима не была уверена, что Джек ходил в школу. Но не потому, что его мама и папа хотели вырастить дурачка. Нет, была другая причина. Как бы там ни было, Джек слушал все, что рассказывала Септима, он был хорошим столом.

– Джек, прикинь, миссис Эндрюс – мой новый репетитор по математике – так удивилась, что я знаю дроби.

Стол заскрипел.

– Да, знаю, что я их не знаю, но ведь, оказывается, знаю! – с гордым видом сказала Септима. – Музыка мне помогла в этом, я же с малых лет разбираю размеры композиций, длительности нот, а это все чистая математика, – девочка усмехнулась. – А может, у меня талант, стану великим математиком!

Стук-стук-стук.

– Ну вот чего ты мне настроение портишь. Да я уже представляю себе бешеный взгляд мисс Эмери, когда скажу ей: «Спасибо за все, мисс Злюка, но мне математика нравится больше, чем эта ваша помпезная академическая музыка», и она такая покраснеет от ярости и скажет… – Септима не успела закончить.

Стук-стук, – весело зашумел Джек.

Девочка залилась смехом:

– Ой, сейчас умру, ты иногда такое выдаешь, что прям до слез. Может тебе в стэндап комики податься? Диваны будут смеяться раскладываясь!

Девочка посмотрела на Джека и улыбнулась. Это был хороший день. Септима села за стол и начала размышлять о том, какой должна быть ее песня. Она смотрела куда-то вверх со смещением вправо и грызла колпачок ручки.

– Джек, вот ты – самый крутой стол дикого севера, – сказала девочка. – Это можно отразить в пафосном морозном вступлении. Партия фортепиано в маршевом ключе будет выстукивать холодные ноты. Хотя нет, это звучит ужасно.

Стол застучал ящиками.

– Ужасно, как Великий ледяной маневр^>15? Джек, мне иногда кажется, что в твою древесину впиталась вся история Швеции.

Стук-стук.

– Да брось, это было лет пятьсот назад. Ну да, осадочек остался, но будь сильным столом.

Джек застучал с большим энтузиазмом.

– Так, все, никакую Данию мы захватывать не будем. Угомонись, великий полководец. Помоги лучше с песней.

Стук-стук.

– Ну вот, можешь же, когда нужно. Так и запишем: начинаем в Ля-мажоре. Я попробую сыграть что-то теплое, я хочу, чтобы эта музыка согревала, – девочка задумалась на миг. – Знаешь, Джек, может, я дам послушать эту песню маме с папой. Да, они скорее всего будут злиться, но может быть их холодные сердца наконец-то потеплеют. Музыка – это все, что я умею, что-нибудь обязательно получится.