Лицо сразу же заливает румянцем, а мои мысли становятся какими-то тягучими, бессвязными…

– Мы в веке информационной бездны, в которой можно найти что угодно, – буднично комментирует свои действия мужчина, однако мне не сразу удается улавливать смысл его слов. – Я ищу роддом, в котором лежала гражданка Черкашина и всех тех, кто в этот же период находился там же. Затем мы найдем тех, у кого есть еще дети. И времени у нас немного, потому что нас сегодня ждет еще переезд.

– К-куда?

– А это нам и предстоит выяснить, – чувствую, как пожимает плечами Рик. – Я ведь планировал изначально иначе, однако, придется пробираться поближе к предполагаемым родственничкам твоего Лекса.

– Здесь… опасно? – спрашиваю, запинаясь.

Нет, я полностью доверяю свою жизнь в сильные руки мужчины, но и понимать, что происходит было бы неплохо.

– Ну… Мы не будем рисковать оставаться здесь еще на сутки, поэтому подыщем другое убежище.

– И как ты себе это представляешь? – восклицаю удивленно.

– Ангелочек мой наивный, элементарно! – словно маленькому ребенку начинает разжевывать Ворон. – Будем искать фотографии, медкарты, данные о болезнях. Или же ту дамочку, у которой внезапно некоторое время назад улучшилось материальное положение. И, кстати, надо бы еще счета Валерии проверить, не исключено, что её шантажировали и она башляла кому-то бабки по сей день.

– Думаешь, ик, – спрашиваю, начиная неожиданно икать от нахлынувшего на меня страха, – Черкашиных могли убить, ик, из-за Лекса?

– А это, Иля, уже вопрос в правильном направлении. Только не перегружай свою головушку.

Так это что, получается, настоящие родственники, отец, например, все это время сделили за Черкашиными? А мог ли быть взырв на молочном комбинате не случайным? Нет! Ну это же точно бред. Или нет?

(Примечание автора по требованию беты: башлять – платить, откупаться.)

Ироничные фразочки, брошенные мужчиной в мой адрес, прозвучали почти как оскорбление. Однако, чтобы принимать подобные слова близко к сердцу тоже энергия нужна, только вот она внезапно покинула мое тело. Я понимаю, что вот-вот потеряю сознание, тело вдруг становится тяжелым, каким-то непослушным, а глаза закрываются сами собой.

– Лара! – взволнованно звучит голос Рика, который пробивается, словно сквозь вату в ушах, до моего помутненного сознания.

“Девочка моя, ты очень смелая,” – шепчет мне мамин голос. – “Ты должна справиться, Иллария”.

– Ма-ма, – зову любимую женщину, еле шевеля губами. – Ма-ма.

– Да приди же уже в себя! – рокочет знакомый мужской голос и в нос ударяет резкий вонючий запах.

– Фууу, – лениво поднимаю веки, пытаясь проморгаться. – Ты воняешь, Ворон.

– Ага, аммиаком, – тяжело вздыхает мужчина, и я понимаю, что он меня не ругает за то, как я его назвала. Неужели так перепугался.

– Прости, – наконец фокусирую взгляд на взъерошенном красавце. – Не надоело еще со мной возиться?

– Сам виноват, – бурчит, опускаясь рядом со мной. – Не делай больше так, малышка. Ты бредила, маму звала.

Сразу снова становится тоскливо.

– Жалеешь меня? – подтягивая под себя ноги, принимаю сидячее положение.

– Еще чего, – фыркает мужчина. – Ты – полноценная, здоровенькая кобылка, которую следует хорошенько объездить, чтобы прелестную головушку поменьше глупые мысли посещали.

И пока я, словно рыбка, хлопаю губками, жадно хватая ртом воздух, а внутри меня нарастает возмущение, Рик добавляет.

– Не обижайся, Иля. Я знать не знал своих родителей. Дед умер, когда мне было семь, а бабку похоронили спустя три года. Я – одиночка, понимаешь? Мной с большим трудом воспринимается культ семьи.

Ворон говорит, а у меня внутри все сжимается, потому что не должен быть человек один. Мы ведь рождены для того, чтобы создавать семьи.