У причала мазутного терминала стоял танкер. Набегавшись, Алина долго смотрела на его огни, потом спросила, есть ли там люди.

– Конечно есть, – ответил я.

– А им там не страшно? – немного погодя, она добавила: – Взаперти.

– Всякое бывает. Насильно их туда никто не зазывал. Все пришли по собственному желанию, да так там и остались.

На корме появился человек. Он был одет в черный комбинезон, измазанный краской. На рукавах виднелись светоотражатели. На голове сидел каска с широким козырьком, так что пол лица его утопало в густой тени. Человек подошел к борту, поглядел вниз, потом ногой потолкал швартовочный конец и на какое-то время скрылся из виду. Через несколько секунд на корме что-то загудело. Земля под нашими ногами тоже, будто бы, задрожала.

– Что они делают? – спросила девочка.

Я лишь примерно знал, чем занимаются моряки на судне, и ответил первое, что пришло в голову:

– Несут вахту.

– Что такое вахта? – последовал встречный вопрос.

– Чтобы груз был благополучно перевезен из одного порта в другой, за ним нужно присматривать. Вот моряки и присматривают. Я не думаю, что им скучно.

Человек снова появился на корме.

Ослабленный швартовочный конец вытянулся в струну. Корма танкера плотно прижалась к причалу. Через несколько секунд механизмы остановились, и человек растворился в огнях, как привидение.

Мы пошли по берегу в противоположную сторону. Немолодая пара, видимо, достигнув границы пляжа, быстрым шагом двигалась нам навстречу. Подростки все так же веселились только уже впятером. К ним подключились две девочки, и их голоса были слышны за версту по округе.

– Ты часто думаешь о нем? – спросила Алина, когда я начал уставать от мысленной рассеянности. Долго идти молча тоже надоедало.

Голоса подростков остались позади и на какое-то время мы попали в промежуток, где нас никто не слышал.

– О ком? – переспросил я.

– О своем друге.

Волна накинулась на берег и едва не добралась до наших ног.

– Иногда, – ответил я. – А что?

– У тебя дрожат пальцы, – сказала она. – Вот я и подумала, что ты сейчас его вспоминаешь. Или он хочет, чтобы ты его вспоминал.

Я посмотрел на свои руки. Никакого дрожания в пальцах не было, но…

– С каких пор дрожащие пальцы рассказывают, что у человека на уме?

Она крепче взяла меня за руку.

– Я многое могу почувствовать через пальцы. Не знаю, как так получается. Просто чувствую и все.

– Интересно. И что же рассказывают тебе дрожащие пальцы? Прошлое или будущее?

– Все, – сказала девочка. – Как-то раз я коснулась подружки и вдруг почувствовала, что у нее мама при смерти. Я ничего о ней не знала. И она мне ничего не рассказывала. Только одно у нее было на уме: мать скоро умрет. Когда я спросила так ли это, она посмотрела на меня распахнутыми глазами, а потом прошипела, чтобы я держала язык за зубами.

– И мать у нее, действительно, была при смерти?

– Они торговали белым порошком. Я много раз видела маленькие пакетики у нее в руках. Моя подружка носила их разным людям. Папа говорил, кому нужно передать, и она шла и делала. Обратно она всегда возвращалась с деньгами, – Алина отпустила мою руку.

Холодок пополз у меня по спине. Я еще не осознал, каким именно порошком торговали знакомые Алины, но в пакетиках мне виделись наркотики.

– Она была твоей близкой подружкой?

– Не близкой, – сказала девочка. – Близко общаться нам запрещали. Ее родители иногда приходили к нам на ужин, и, если они были очень заняты, мы играли вместе.

– И ты догадываешься, зачем ее родители приходили к твоим?

– Нет.

Мы сели на волнорез у самой кромки воды, откуда был виден танкер, стоящий на мазутном терминале, и огни морского вокзала на противоположной стороне бухты.