Когда я был ребенком и не имел своего выбора в литературе или музыке, за меня все выбирали родители. И если родители считали, что лучшим детским писателем является Чуковский, а лучшим мультсериалом «Ну-погоди!», я следовал их выбору. Только спустя годы, расширив кругозор, мне стало понятно, что помимо настоятельных рекомендаций родителей, есть и другое, не рекомендованное «искусство», к которому рано или поздно любой человек должен прийти сам. Другая музыка, другая литература, другие фильмы – все это формируется у ребенка с рождения, но благодаря влиянию взрослых, доходит либо раньше, либо позже. То, что мне нравилось на самом деле, я понял на рубеже одиннадцати-двенадцати лет. И состояло оно из панк-рока, классических фильмов-ужасов и увлекательных историй про детей.

Именно в тот период Чарльз Диккенс стал для меня настоящим открытием. За седьмой и восьмой класс школы я прочитал пять романов, десяток рассказов, и был до корней волос убежден: Диккенс – лучший писатель, когда-либо писавший что-либо про детей. Более того, я мог с уверенностью сказать, что Диккенс обладал мыслью, позволявшей писать про детей так, чтобы было интересно и взрослым. Можно перечислить десятки популярных писателей всех времен и народов, но лишь немногие из них способны воздействовать на воображение человека так сильно, как это делал Чарльз Диккенс.

Конечно, с течением времени, многое, что восхищало ранее, будто бы тускнело и надоедало, как бывает с любой понравившейся вещью. Я взрослел, и мои предпочтения в литературе и искусстве тоже менялись. Спустя несколько лет на место Диккенса пришли другие писатели со своими мыслями и идеями. Потом поменялись и они. И так, вероятно, продолжилось бы много лет, пока однажды девятилетняя девочка с печальными, но удивительно пронзительными глазами не попросила меня кое-что ей почитать. Тогда я еще подумал: почему бы ей не почитать самой. Ведь порой так приятно сесть в тихой комнате за стол, включить яркий свет и погрузиться в какую-нибудь животрепещущую историю. Я еще не знал, что читать девочка попросту не умела. В девять лет она даже не знала алфавит и едва ли могла сложить два плюс два. Почему все так, а не иначе, она расскажет мне немного позже. А в тот день она пришла протянула мне книгу и изложила совершенно безобидную просьбу. Почитать.

Я ей не отказал.

Я принялся за чтение и вскоре так увлекся, что потерял ход времени. Было забавно вспоминать ранее полученные впечатления. Печаль, радость, страх, любовь: все крутилось в одном водовороте. Алина тоже проникалась происходящим. Во время чтения я не видел ее лица, но иногда мне приходилось останавливаться, чтобы перевернуть страницу, и тогда я смотрел на нее и чувствовал, как она переживает. Как она смеется. Как она ждет. Мне было приятно ощущать себя в роле рассказчика. Пусть придумал «Оливера Твиста» не я, повествование исходило от моего лица и в этом имелась своя прелесть. Наверное, мне, как и любому другому человеку, просто нравилось быть услышанным. Сей процесс я старался превратить в симфонию – создать в нем нечто такое, что еще больше бы зацепило слушателя. И у меня получалось. Понемногу, вчитываясь в текст, я все глубже забирался в иной мир. Туда же последовала и девочка.

За три часа, что мы провели вместе с Диккенсом, Алина лишь несколько раз поменяла позу. Глаза ее не смыкались. Я подумал, что пройдет еще пара часов, мой язык превратится в тряпку, губы станут сухие, как бумага, а она все так же будет сидеть и слушать. Я сказал, что устал, и сейчас нам нужно поужинать, закончить с вечерними процедурами и ложиться спать. Девочка вздохнула, словно сожаления, что мультик оборвался на самом интересном месте, но возражать не стала. За ужином я поинтересовался, почему она выбрала именно эту книгу. Ведь там были другие. Были новенькие, в красивом переплете и с яркими обложками. Например, книга «Шел по городу волшебник». Сказочная, легкая история про то, как к мальчику попал коробок с волшебными спичками.